— О чем ты? — холодно спросила Глория.

— Сиджей, ты мне веришь? — настаивал Трент.

— Я… Я не могу остаться, Трент. Я не могу себе позволить…

— В моем доме полно места, будешь жить в свободной спальне, пока не встанешь на ноги.

— А как же Лисель?

— А-а, Лисель!.. — рассмеялся он. — Мы снова расстались. И, думаю, на этот раз уже навсегда. На самом деле ее привлекает драма расставания и возвращения, расставания и… Как наркотик.

— Когда это произошло?

— За день до того, как ты занесла Макса.

Я завилял хвостом.

— Мне стыдно. Ты так переживал, а я и не поинтересовалась, — сказала Сиджей.

— Ничего страшного, ты была немножко не в себе, — ответил Трент, криво усмехнувшись.

— Давайте уже вернемся к теме нашего разговора, — потребовала Глория.

— В смысле? О чем ты хочешь поговорить? — спросила Сиджей.

— Ни о чем. Просто сообщаю, что в среду уезжаем. Я все организовала, — заявила Глория.

— Ты должна быть с человеком, который в тебя верит. Со мной — я верю в тебя. Я всегда верил в тебя, — сказал Трент.

Я чувствовал, как усиливался гнев Глории.

— Никто не смеет обвинять меня, что я «не верю» в свою дочь. Я помогла тебе осуществить этот дурацкий переезд в Нью-Йорк, не забыла?

— Помогла! — воскликнула Сиджей.

— Отпустите ее, Глория. Ей надо сейчас поправиться.

— Я ее мать, — с презрением ответила Глория.

— Да, вы выносили ее, это правда. Но теперь она взрослый человек. Когда ребенок вырастает, все, ваша работа окончена.

— Сиджей? — вопросительно произнесла Глория.

Я посмотрел на нее — она не сводила глаз с Сиджей, потом я взглянул на Трента — он пристально смотрел на Глорию и, наконец, глянул на Сиджей, которая переводила взгляд с одного на другого.

— Я ни разу не слышала от тебя слова благодарности. Все мои жертвы… — Глория уже было развернулась, чтобы выйти прочь, однако в дверях остановилась. — Послезавтра уезжаем. Это не обсуждается. — Она злобно глянула на Трента: — Никем.

Когда мы с Трентом шли к нему домой, я невольно подумал, что Сиджей выбирает себе для жизни места все меньше и меньше.

Трент бросил мне резиновую игрушку, которая бешено поскакала по кухне, я погнался за ней и принес ему, а он рассмеялся и сказал мне, что я хороший пес.

Позже он наклонился, чтобы положить немного влажной еды поверх сухого корма в моей миске, и я почувствовал легко узнаваемую металлическую примесь в запахе его дыхания. Я был удивлен, но сделал то, чему меня учили когда-то давным-давно.

Я подал сигнал.

Через несколько дней после визита Глории Сиджей переехала жить к Тренту. Она сложила свои вещи в одной из комнат; на некоторых из них до сих пор держался запах Сникерс. Новые жилищные условия, по-видимому, сильно утомляли Сиджей, она очень много времени проводила в постели и почти всегда чувствовала боль, слабость и печаль. Я пытался подбодрить ее, поднося резиновые игрушки, которые Трент регулярно приносил домой в пакетиках, но мне удавалось от нее добиться только слабого сопротивления, когда мы тянули за игрушку с разных концов. Сиджей не очень-то хотелось играть.

Трент регулярно приходил днем домой и выводил меня гулять.

— Мне не сложно, мой офис рядом.

— Может, завтра мне станет лучше, и я сама выведу Макса, — сказала Сиджей.

— Не торопись, — ответил Трент.

Им нравилось играть в игру, когда Трент садился с ней рядом, надевал ей на руку свитер, похожий на мой, а потом начинал сжимать маленький мячик. Я слышал странное шипение, и они с Сиджей сидели, не шелохнувшись.

— Давление хорошее, — говорил Трент обычно. Когда он снимал с нее эту штуку, она издавала «рвущийся» звук, в точности как мой свитер.

Мне не разрешали играть с этим мячиком; наверное, это была любимая игрушка Трента.

Кормил меня Трент, и я понял: чтобы заработать еду, мне нужно подать сигнал, когда я чуял металлическую примесь в запахе его дыхания, что случалось почти каждый раз.

— Макс, молись, — иногда говорил он мне. Я подавал сигнал, и тогда он хвалил меня, называя «хорошим мальчиком», и награждал ужином.

— Макс всегда молится перед ужином, — рассказывал он Сиджей. Я бегал по комнате, однако, услышав слово «ужин», остановился как вкопанный. Я уже поел, но не отказался бы от угощения.

— Ты о чем? — смеясь, спросила Сиджей.

— Клянусь тебе. Он склоняет голову и складывает лапы, будто читает молитву.

— Никогда не видела, чтоб он так делал, — ответила Сиджей.

— Макс, молись! — крикнул мне Трент.

Я понял, что должен что-то сделать, поэтому я сел и залаял. Они оба рассмеялись, но угощения мне не дали, наверное, я неправильно понял, чего от меня хотят.

Наконец Сиджей встала с кровати и прошла к дивану. Двигалась она очень, очень медленно, толкая впереди себя какую-то штуку, похожую на стул. К ножкам этой штуки были приделаны теннисные мячики, но почему-то она никогда их мне не бросала. Я бегал вокруг ее ног, радуясь, что моя девочка наконец поднялась, но она как-то громко дышала и вовсе не получала удовольствия от того, что делала.

Зато Трент был очень рад, когда вошел в коридор и увидел ее.

— Ты добралась до дивана!

— Всего лишь за час.

— Сиджей, просто замечательно.

— Да уж. — И она со вздохом отвернулась. Я запрыгнул на диван и ткнулся ей в руку, чтобы подбодрить.

После этого Сиджей каждый день вставала с кровати и ходила по квартире, толкая перед собой эту штуку с теннисными мячиками на ножках. А в один прекрасный день мы с ней начали ходить на прогулки. Когда мы вышли на улицу в первый раз, снег таял, колеса машин с шумом разрезали снежную кашу, вокруг все хлюпало и отовсюду капало. Не пройдя по тротуару и нескольких футов, теннисные мячики на стулоподобной штуковине Сиджей намокли. Через несколько дней снова пошел снег, и мы, сделав буквально пару шагов, вернулись. Еще через день вышло солнце, и стало теплее, а снег продолжал таять, и под ним я чуял запах молодой травки.

В нашем доме одна комната находилась под открытым небом, она называлась балконом. Трент поставил туда коробку, выстланную жестким ковром, и подозвал меня к ней.

— Вот сюда ты будешь ходить в туалет, хорошо, Макс? Это твой собственный, личный туалет.

Жесткое покрытие было мягче цементного пола на балконе. Я любил лежать на нем, обдуваемый легким ветерком, и вдыхать опьяняющую смесь запахов с шумных улиц. Иногда я чуял запах миссис Уоррен, женщины, которая часто выходила на балкон по соседству с нашим.