Принимали пищу, если говорить казенным языком, в кают-компании, все без видимых эмоций и аппетита, но съедали всё без остатка. Ковырялся в тарелке только Илья, это было заметно со стороны.

— Послушай, парень, если будешь плохо есть, ноги будут подгибаться, — предупредил его как-то сосед по столу Александр Евгеньевич Артамонов, помощник капитана по РЭК (это по судовой роли, а по-простому — радист корабля).

Может, он так пошутил, специфически по-морскому, или ему было и вправду жалко журналиста, который мучился над поданной официанткой котлетой. Это уже не важно. Главное — эта полушутливая реплика позволила Илье в дальнейшем познакомиться с ним поближе.

Артамонов на вид был такой же уравновешенный, как практически все члены экипажа, но с какой-то затаенной искоркой в глазах, выдававшей в нем натуру взрывную и увлекающуюся. Так оно и оказалось. Разговорившись с ним, Илья обнаружил, что радист — изрядный меломан, имеющий огромнейшую коллекцию музыкальных записей, от тридцатых годов двадцатого столетия до различных течений в роке, джазе, свинге и многих других направлениях в музыке на протяжении последних восьмидесяти лет. Он буквально преобразился, стал размахивать руками и из меланхолика превратился в сангвиника. Говорил с таким жаром и напором, будто дело касалось не музыкального течения, а как минимум речь шла о чьей-то жизни и смерти. С ним и вправду было интересно. Илья нет-нет да забредал вечерком в каюту к новому знакомому, на чаек-кофеек. Неторопливые беседы о музыке иногда перерастали в импровизированные концерты: Артамонов брал гитару и начинал петь. Именно у него в гостях Илья почувствовал себя на корабле по-настоящему комфортно и легко.

А что — он оглянулся на первые три-четыре недели, прожитые на паруснике, — можно смело ставить их к себе в актив. Даже счастливо улыбнулся: всё не так уж плохо, как показалось вначале… Приятельские отношения с боцманом, философские беседы с электромехаником, бесхитростные променады и музыкальные вечера с радистом неплохо дополняли его дневной рацион общения с командой. Конечно, основная масса курсантов была пока для него по-прежнему на одно лицо. Но лиха беда начало. Да как-то не сложилось с капитаном, помощником по воспитательной работе Ширшовой, с этим странным начпродом… Ну и пусть! Зато у него еще есть… он надеялся, что есть… возлюбленная по имени Маша Фуфаева.

9 июля. Индийский океан.

Пытаемся поймать ветер — что есть мочи брасопили. Как ни старались, ничего не вышло; сыграли очередной аврал, чтобы ползти на дизеле. Немного арифметики: в этот день было три аврала, один из них — после отбоя. Правда, до этого полтора дня вообще не вспоминали, что такое аврал, шли под пару сами. Ну вот теперь наверстали! Пришлось попрыгать по реям да немножечко добрасапливать под изменчивый ветерок. Там, в океанской дали, нас пасут: сначала в роли пастуха был французский военный корабль, потом еще какой-то, точно не раз глядели. Прямо интересно.

10 июля

Поднимали с утра косые паруса. Кто-то из курсантов на бегучем такелаже фок-мачты обнаружил летучую мышь. Это была самая большая новость на корабле, все приходили фотографировать ее. Лишь через некоторое время курсант Власов заметил, что, собственно, мышь не в единственном экземпляре, а на самом деле их две. На теле висящей вниз головой мамаши он заметил детеныша. А может быть, она от страха его только что произвела на свет. Паломничество продолжалось до вечера.

Настроение было приподнятое, пока учебный помощник Пал Палыч не подвел промежуточные итоги плав практики, на вечернем построении. Оказалось, что некоторым довольно много надо потрудиться, чтобы выйти на положительные результаты. Пал Палыч обещал всем, кто не сдаст вовремя зачеты, устроить килевание.

11 июля

Играем авралы как по нотам. Утром, после обеда и после ужина. Прямые паруса укутаны до сих пор.

И. Сечин, обозреватель ЦИО МГУ им. адм. Г. И. Невельского с борта ПУС «Надежда»

То, что придумал Самуэль Морзе и что спасло сотни тысяч морских (и не только морских) душ, просуществовав счастливо около ста лет, окончательно почило в бозе. Казалось бы, и профессия радиста должна была уйти в прошлое, но нет, жив курилка. Уже не слышно стука клавиш БПЧ, и эфир уже совсем не тот. Спутниковые тарелки украшают палубные надстройки. Сейчас вроде бы с трафиком успешно справляются даже какие-нибудь замшелые судоводители, ходившие еще при царе Горохе в старых лаптях. И проблемы, на первый взгляд, легко решаются в порту, но не так-то всё просто. И не всегда знаний капитана (если он еще не везде испил забортной водицы) хватает, чтобы всё разрулить правильно и без финансовых потерь. А помощники по РЭ существуют, не выпячиваясь, но делая свое дело без шума, без пыли и вовремя. Они, если нужно, и по УКВ полялякают; в отличие от капитанов, могут поболтать не только по-аглицки, но и по-французски и по-португальски на длинных, средних и коротких волнах. Что особенно важно, где-нибудь в зоне, где не очень-то чтят Стандартный морской навигатационный словарь-разговорник, а таких мест на нашем голубом шарике еще хватает. Смешно, но факт: еще есть радиооператоры.

Тогда за столом они обменялись с радистом ничего не значащими фразами: Илье не терпелось побольше пощелкать уплывающие виды и он убежал с фотоаппаратом на перевес на верхнюю палубу.

Но потом они частенько случайно пересекались то за столом, то в душе, то на верхней палубе. Сначала просто перебрасывались дежурными фразами, какими-то замечаниями, а тут как-то разговорились о музыке. Вот тогда-то и обнаружилось, что Евгений Артамонов не обычный меломан, а просто профессор в мире рока, хард-рока и вообще хорошей, качественной музыки. На этом они и сошлись.

Радист был на самом деле не очень словоохотлив, если дело не касалось музыки. Обычно он предоставлял слово собеседнику, давая тому высказаться. При этом сам обычно изучающее поглядывал на оппонента; казалось, что он куда-то записывает все то, что было сказано, чтобы потом в тишине проанализировать полученную информацию. То, что за плечами у него была школа КГБ, и к бабке ходить не надо. Другое дело — сейчас. Может быть, он уже давно на покое, размышлял Илья. Хотя, как говорят, бывших «гебистов» не бывает.

Как-то так получилось само собою, не договариваясь, они после ужина частенько стали вдвоем совершать вечерний променад на верхней палубе корабля. При этом гуляли молча, лишь изредка перебрасываясь ничего не значащимися репликами.

Однажды Артамонов без обиняков пригласил ошалевшего с непривычки от страшнейшего вечернего пекла Илью для разговора в свою каюту: