«Про свет в чердачном окошке, — зло подумал он, — я запомню, очень хорошо запомню. Может, это в моей судьбе будет свет в конце тоннеля? Пора, пора завязывать с этими играми в мальчиша-плохиша. Все, кто с мозгами был и в живых остался, давно уже в Бельгиях и прочих Даниях ночными клубами да казино заведуют. А я все по горам скачу, а ведь не мальчик уже. Сейчас пора бы и поесть, и душ принять. Почти сутки в дороге, шутка ли. Это Ширвани, горный козел, может месяц не мыться. Вон, уже возвращается, слава богу. Да не один…»

Ах ты, шайтан тебя раздери…

Салаудди он не видел уже несколько лет. В их последнюю встречу тот был в папахе, с бородой чуть не до колен, из-под которой посверкивали непонятные ордена. Да еще сабля, газыри, аксельбанты — главный горный полководец, фу-ты ну-ты! Приехал на встречу полевых командиров с ротой охраны, сразу с кем-то сцепился. Вопли, пальба. Заурбек тогда, посмотрев на весь этот спектакль, заявил в сердцах: «Танцор диско отдыхает», — с намеком на популярный индийский боевик. Так, с его легкой руки, Салаудди и называли с тех пор — «Танцор диско». За спиной, конечно, услышал бы — шутник и минуты бы не прожил. И вот надо же — объявился.

Заурбек суетливо выскочил из машины поздороваться с наибом. Тот только рукой махнул раздраженно, дескать, не суетись, не время и не место.

Только когда Ширвани и Салаудди устроились на заднем сиденье, Заурбек отважился спросить:

— Куда сейчас? — всем видом он старался демонстрировать почтение и послушание. Слишком хорошо знал, чем может грозить малейший намек на дерзость. Это при Ширвани он позволял себе шутки, а рядом с Салаудди — притихни, как мышь под метлой, и не отсвечивай. Заурбек сам однажды видел, как в ответ на невинную, беззлобную, совсем не обидную шуточку один из боевиков рухнул с пулей между глаз. Правда, тот боец был из отряда давнишнего недруга Салаудди, может, таким образом посылался вызов? Мол, ответь, если можешь, поглядим, кто круче. Но, скорее всего, Салаудди просто рассердила фамильярность рядового бойца. Нет уж, такого лучше не раздражать. Как говорят старики, от лишнего поклона голова не отвалится, а если не можешь откусить грозящую руку — поцелуй ее, останешься жив — успеешь откусить.

Хотя говорил Салаудди вежливо, унижать Заурбека не пытался:

— Сейчас нам надо пересесть с этой развалюхи на нормальную тачку. И с нормальным водителем. Без обид, Заур! Я имел в виду, что нужен свежий человек. Ты сколько уже за рулем? А на колесах придется провести сутки, если не больше. Некстати тут одна головная боль появилась. Не вовремя. Лучше бы после… На большое дело с больной головой ходить нельзя. Да, Ширвани? — тот кивнул. — Вот поэтому, — мрачно подытожил Салаудди, мы сегодня примем таблетку от головы. Хорошую таблетку. Чтобы голова у наших врагов заболела, — он оглядел своих спутников, словно ожидая вопросов, но те благоразумно молчали.

И тут он их ошарашил:

— В цирке давно были?

— Я никогда, — торопливо сообщил Ширвани. — В зоопарке был один раз, маленьким еще. Помню, там воняло сильно.

— Не помню уже. Когда в Москве учился, ходил куда-то. То ли на елку новогоднюю, то ли еще чего-то такое, — отозвался Заурбек, хотя чувствовал, что их ответы Салаудди до лампочки. Он все уже решил. За всех. Их дело — слушать и исполнять. Со всех ног. Не поторопишься — пулю между глаз получишь.

— Сегодня мы пойдем в цирк! — глаза Салаудди зажглись недоброй радостью. — И устроим там страшный цирк! Правда, пригласительных билетов у нас нет, потому что там нас не ждут. Но мы зайдем с черного хода. Поезжай сейчас прямо, потом я скажу.

Машина начала набирать скорость.

— Я тебе, Ширвани, удивительную вещь расскажу, хочешь? — Салаудди снял убогие очочки и распрямился, на глазах превращаясь из прибитого жизнью сельского учителя в того, кем он был на самом деле — в полевого командира, от одного имени которого бросало в дрожь каждого, кто бывал на последних кавказских войнах. — Я, друг мой, оказывается, недавно упал в горную речку. Бряк — и там! Далеко отсюда, в Бадахшане. И долго, наверное, лежал — даже заболел. Воспалением легких заболел. Тяжелым. Чуть ли не трехсторонним.

Ширвани юмора не понял.

— Я тебе сочувствую. Быстро выздоровел? Выглядишь нормально.

— Так это еще не все! — прищурясь, воскликнул Салаудди. — Самое интересное, что прямо сейчас я лежу в пакистанском военном госпитале и умираю. Состояние безнадежное. Наверное, у меня сейчас высокая температура, может, я даже без сознания… — добавил он нарочито печальным голосом.

— А, это федералы так думают? — догадался Заурбек.

— И федералы тоже, — усмехнулся Салаудди. — Но главное, так думает Бекхан. И не просто думает — прямо уверен, что я лежу уже почти мертвый.

— Откуда ты знаешь, что он думает? — покосился на него Ширвани.

— Потом что он послал своего сына-малолетку замиряться с нашими врагами, — Салаудди сплюнул на пол машины. — Ты помнишь, сколько денег он у нас украл, когда подло сбежал?

Ширвани пожал плечами.

— Почти миллион там был. Примерно. Точно не помню, — его явно не волновала эта сумма. Миллион туда, миллион сюда. Деньги в отряды шли потоком. А когда поток вдруг иссякал, всегда можно было кого-нибудь украсть и выкуп потребовать. Ну, или еще что-нибудь в этом духе проделать. Подумаешь, деньги! Ширвани сам однажды, когда в засаду попал, бросил в лесу сумку — тысяч двести-триста там было, тоже не совсем копейки. А он бросил и ни на минуту ни разу не пожалел. Правда, сумку ту он заминировал. Вот смешно, если она и не взорвалась до сих пор. Лежат денежки, ждут дурака какого-нибудь.

— Эта падаль тогда прихватила семьсот пятьдесят тысяч, — сухо уточнил Салаудди. — Теперь я хочу вернуть эти деньги. С процентами.

— Чего, у нас денег нет? — удивился Ширвани.

— Дело не в деньгах, — Салаудди скривился так, словно лимон откусил. — Это он меня хочет так унизить. Он думает, я там где-то подыхаю, а мне рассказывают, что сын Бекхана вернулся на родину белый и пушистый. И все ему будут аплодировать. Он хочет на моем горбу в рай въехать! — Салаудди шарахнул кулаком в спинку сиденья перед собой, так что Заурбек от удара чуть не влетел головой в лобовое стекло. — Но он просчитался, — прошипел Салаудди. — Мы сегодня похитим его сосунка и вытащим из его папаши все деньги, которые у него есть.

Ширвани наморщил лоб.

— Салаудди, а это срочно? Может, мы сначала сделаем дело, которого от нас все уже долго ждут? Мне кажется, это важнее личных счетов.

— Это не личные счеты, дорогой! — от ярости Салаудди уже брызгал слюной. — В моем лице он глумится надо всеми воинами Аллаха. Если такое позволять, что все люди про нас будут думать? Что с нами так можно обращаться? Что можно вытирать о нас ноги? Нет, мы должны всем показать, как наказывают тех, кто плюет на наши законы и на нашу честь. Заур, здесь налево! Увидишь вывеску «Автосервис» — проедешь метров пятьдесят и остановишь.