– Я так переживаю за Тату, – прошелестела с заднего сиденья Ирина Григорьевна.

– Мамочка, я уверена, с ней все будет в порядке, – ответила сидящая рядом с Зиминым Снежана, и он протянул руку, чтобы легонько сжать ее прохладные пальцы.

– Ирина Григорьевна, а как вы начали плести кружево? – спросил Зимин, чтобы хотя бы немного отвлечь пожилую женщину от ее тревожных дум. – Расскажите, пока едем.

– Да как сотни вологодских девчонок, – охотно откликнулась та. – За пяльцы меня впервые посадила бабушка Маша. Она приходилась внучкой той самой Тате Макаровой, с которой началась вся эта детективная история. Моя мама искусству плетеи не обучалась: жизнь у бабули была тяжелая, она рано осталась без мужа, много работала, и учить дочь у нее не было ни времени, ни сил. Мама тоже поздно вышла замуж и довольно рано овдовела, так что все мое детство я провела с бабулей. Та, чтобы занять меня делом, а заодно и вспомнить старое ремесло, показывала мне, как работать с коклюшками.

Голос Ирины Григорьевны, глубокий, звонкий, заполнял всю машину, и слушать ее Зимину было интересно, он чувствовал себя словно на качественной экскурсии в прошлое.

Ирине Григорьевне Машковской, тогда еще Ирочке Петровой, было пять лет, когда бабушка начала потихоньку посвящать ее в таинство вологодского кружева, и тринадцать, когда та умерла. Девочка так по ней горевала, что сама пошла в кружок кружевоплетения при Доме пионеров, чтобы продолжить заниматься бабулиным любимым делом в память о ней.

Со слов Ирины Григорьевны выходило, что в кружке ей очень повезло. Ее наставником стала Мария Груничева – одна из самых ярких вологодских кружевниц середины двадцатого века. Она уже тогда была очень известной мастерицей, поскольку разработала новый для вологодского кружевного промысла вид изделия – круглую скатерть, означавшую появление новых композиционных приемов и орнаментальных решений.

Среди других ее значимых работ числилась скатерть, подаренная Украине в честь 300-летия ее воссоединения с Россией, а также панно, языком кружева рассказывающие о достижениях земледелия и животноводства, и даже герб СССР.

Благодаря бабушкиной науке юная Ира обходилась с коклюшками ловчее, чем другие ученицы, наверное, поэтому учительница предложила ей сплести копию этого герба, правда, не в цвете, а белой с люрексом нитью. С задачей Ира справилась, а ее работа отправилась сначала в Москву, а затем и в Монреаль, на выставку ЭКСПО-67.

Сам процесс подготовки к выставке в Советском Союзе был крайне волнующим: 100-летие Канадской конфедерации, более 60 стран-участниц, более 50 миллионов посетителей и даже новый выставочный рекорд по числу посещений в течение одного дня – 569 тысяч человек. А в их числе Роберт и Жаклин Кеннеди, Елизавета II, президент США Линдон Джонсон, Шарль де Голль, Марлен Дитрих.

Вообще изначально планировалось, что выставка пройдет в СССР, но после прихода к власти Брежнева сделать это постеснялись, зато к визиту в Канаду готовились тщательно и с размахом. Конечно, про все это Ира узнала уже потом, став взрослым человеком и заслуженным мастером на кружевной фабрике «Снежинка», а тогда на неприметную вологодскую девчонку, усыпанную веснушками, обрушилась всесоюзная слава. В СССР умели делать кумиров и звезд не только из космонавтов, но и из обычных людей.

Первым в Вологду приехал какой-то столичный художник, писавший картину под названием «Юная кружевница». Прототипом для портрета стала Ира Петрова. Следом нагрянула съемочная группа Центрального ТВ. В городском ДК появилась огромная Иринкина фотография.

Но и это было не главное. Пионерку-кружевницу наградили путевкой в «Артек». В конце шестидесятых годов двадцатого века это было немыслимым счастьем. Девочка считала дни до отъезда во всероссийскую здравницу, и на тебе, за месяц до поездки подхватила воспаление легких и попала в больницу. Испугавшаяся за дочь мама сходила в обком и от путевки в «Артек» отказалась.

– Господи, Мишенька, я никогда в жизни так не плакала, ни до, ни после, – увлеченно рассказывала Ирина Григорьевна. – Кричала в слезах на весь этаж: «Мама, что ты наделала?» Весь персонал сбежался, включая главного врача. Он сказал, что мама не права, она должна снова сходить в обком и забрать мою путевку обратно. Но что-то не срослось, и ни в какой «Артек» я так и не попала. Копия герба с выставки в Монреале в Вологду не вернулась. Картина, для которой я позировала, затерялась где-то в московских музеях, а документальный фильм – в архивах Центрального телевидения. Так что осталась на память обо всей этой невероятной истории только сплетенная мной салфетка – небольшая копия одной из работ Марии Груничевой, которая сейчас хранится в экспозиции Вологодского музея кружева. Так что мой первый след в истории вологодского кружева остался именно там. Я, кстати, Тате, когда мы ходили в музей, показывала этот стенд.

Зимин вдруг встрепенулся от неожиданно пронзившей голову мысли.

– Ирина Григорьевна, а вы помните, что именно про вас написано на этом стенде?

– Почему же не помню, – чуть обиженно сказала мама. – У меня начальная стадия болезни Паркинсона, а не Альцгеймера. Там есть фотография в школьном возрасте, а потом уже на показе моих самых знаменитых коллекций. Так и написано: «Модельер Ирина Машковская (в девичестве Петрова) продолжила славную традицию кружевниц Вологодской губернии, в том числе своей родственницы – знаменитой мастерицы Татьяны Елисеевой».

– Вот! – с удовлетворением сказал Зимин и даже хлопнул ладонями по рулю от переизбытка чувств. – Вот откуда преступник узнал, у кого именно нужно искать сапфировый крест! Скорее всего, потомки этой самой Пелагеи Башмачниковой знали, что сколок-карту разработала Татьяна Елисеева. И когда Артемий Лапин со слов Некипелова узнал про дневник и трех девушек-мастериц, а также понял, что Бубенцовой о сколке ничего не известно, он просто отправился в музей кружева.

– Точно! – воскликнула Снежана. – Он в музее узнал, что в Вологде есть кружевница Ирина Машковская, которая является потомком Елисеевой, а уж найти в интернете авторское ателье Снежаны Машковской и заявиться туда было делом техники.

– Что ж, еще одной тайной меньше, – согласилась Ирина Григорьевна. – Теперь осталось только найти Тату живой и невредимой и задержать этого мерзавца Артемия.

– Мы постараемся, Ирина Григорьевна, – серьезно сказал Зимин.

И на этих его словах машина въехала наконец в дачный поселок.

Снежана ощутила дежавю – дача была разгромлена полностью. Кучи вещей громоздились на полу, вывернутые из ящиков и шкафов, диваны и кровати щерились раззявленными нижними ящиками, раскачивались и дрожали дверцы буфета, разбросанные матрасы, подушки и одеяла создавали непроходимый Эверест, через который нужно было перебраться, чтобы пройти по комнатам. С подоконников сбросили горшки с цветами, словно цветы были в чем-то виноваты, опрокинут с тумбы телевизор, сорваны со стены зеркала, словно искомый сколок-карта мог быть спрятан за ними.

У Снежаны, которая совсем недавно вместе с мамой и тетей навела в доме идеальный порядок, даже слезы на глаза навернулись. Опять уборки на полдня! Но самое страшное, что Татьяны Алексеевны в доме не оказалось.