себя. Я люблю Дилана. Дилана, и точка!

– Прости, Адди.

Опускаю рычаг на тостере. Надо поесть. О, можно ведь было поджарить хлеб на гриле вместе с сыром! Ладно, тост тоже сойдет.

– Ничего, – выдавливаю я. – Только… странно, что ты так сказала. Разве я о нем вообще упоминала?

– Да, постоянно. Не парься, просто я неправильно все поняла.

Долгая тишина.

– Знаешь… Кажется, ты не совсем ошибаешься, – тихо возражаю я.

– О! То есть, он тебе нравится?

– Иногда. Не знаю. Я ужасный человек! Изменщица!

– Адди, угомонись. Никакая это не измена – чуть-чуть помечтать о другом. Он тебе нравится больше, чем Дилан?

– Чего? Нет! Нет, конечно! Но, понимаешь, с Диланом все так сложно… А с Этьеном я немного отвлекаюсь.

Ключ поворачивается в замке, и я снова чувствую себя виноватой. Хлеб выскакивает из тостера. Я вздрагиваю.

– Деб, мне пора. Люблю тебя.

– А если Майк сам решит не надевать резинку? Тогда это считается осознанным риском с его стороны?

Устало прикрываю глаза.

– Пока, Деб.

– Ладно, ладно. Пока.

Дилан выглядит измученным. Вся злость испаряется, когда я вижу, как он, пошатываясь, проходит на кухню, достает стакан, наполняет его водой, выпивает и наливает еще. Я делаю шаг к нему, чтобы обнять, но он отстраняется.

– От меня воняет рвотой. Сперва надо сходить в душ. Извини.

– Ему очень плохо?

Дилан молча кивает и уходит в ванную, а я мучусь угрызениями совести. Маркус нездоров, Дилан ему помогает, а я устраиваю скандал на пустом месте.

Первое сообщение от Этьена приходит вечером субботы, через десять дней.

Как дела, Адди? Знаю, в школе нелегко об этом говорить. Хоть здесь напишите.

Но я решаю на него не отвечать. Со стороны Этьена очень непрофессионально обсуждать личные дела вне школы. Хотя, напиши Мойра, это не показалось бы мне странным. Или Джейми, а ведь он свободный парень моего возраста. Этьен просто ведет себя как вежливый, внимательный коллега и руководитель, ничего непрофессионального тут нет.

Дилан опять присматривает за Маркусом. Неделя прошла хорошо: мы обсудили Маркуса и его срывы. Я пообещала быть более понимающей.

Намного лучше, спасибо. Спасибо, что подстраховали меня тогда.

Ответа нет. Наверное, тон вышел слишком резким. Однако когда мы с Этьеном сталкиваемся в понедельник, он улыбается, и в его улыбке я вижу понимание и поддержку. Значит, все хорошо.

Так продолжается месяц или два. Мы изредка переписываемся – ничего непристойного, просто чуть менее формальное общение, чем на работе. Магистратура и смены в баре отнимают у Дилана почти все время, и я частенько остаюсь одна. Иногда, по вечерам, я задерживаюсь в школе и беседую с Этьеном за чашечкой чая. Но ничего больше.

Не буду отрицать, я жду этих встреч. Формально мы ничего дурного не делаем. А на самом деле…

Я знаю, что Этьен меня хочет. Бывает, и я его хочу.

До рождественских каникул остается два дня. Время позднее, девять часов, и в школе никого нет, даже сторожа. У Этьена есть ключи, он запрет двери перед уходом.

– Адди? – Директор заглядывает в мой кабинет. Я снимаю со стены плакат, который Тайсон умудрился расцарапать в стиле Росомахи из «Людей Икс». – Может по бокальчику, прежде чем идти домой?

Я не сразу заметила, что в руке у него бутылка вина. Судя по всему, красного.

– Уже конец триместра, мы весь год трудились в поте лица. – Этьен помахивает бутылкой. – Можно и отпраздновать.

Соглашаюсь, и мы идем в его кабинет. По дороге я беру в столовой стаканы для воды, в них мы и разливаем вино. На ободке остается розовый отпечаток моей помады.

В основном, обсуждаем школьные дела: смеемся над детьми, которые треплют нам нервы, жалуемся на постоянные изменения в указаниях сверху, обсуждаем самых назойливых родителей. Мои щеки краснеют от алкоголя. Я уже выпила полбутылки или даже больше. Я не слежу, как часто Этьен наполняет наши бокалы.

Это происходит очень естественно. Его рука оказывается на моем бедре. С опозданием понимаю, как это странно.

Отстраняюсь и встаю со стула. Этьен следует за мной.

– Адди…

– Мне пора.

Направляюсь к двери, но Этьен не дает уйти, прижавшись к моей спине.

– Мы так долго этого ждали, – шепчет он мне в ухо.

По телу пробегают мурашки. Он прав. Я же знала, что так все и будет. Я словно скольжу с края обрыва или уже соскользнула и падаю, отчаянно пытаясь за что-то ухватиться.

Его губы касаются моей шеи. Но вместе с желанием я чувствую, как подступает крайнее отвращение. К нему? К себе?

Он прижимается ко мне бедрами. Черт. Я не хочу! Не могу! При одной только мысли мне становится плохо, а влажный след на шее от его губ, будто паук на коже.

– Нет! – говорю я.

Я говорю «нет».

Дилан

Около семи звонит Люк и сообщает, что отец изменяет маме.

Я медленно опускаюсь на край дивана, не в силах говорить.

– Дилан? Дилан, мне очень жаль. Ты и представить не можешь, как я боялся звонить.

В голове пустота. Я не слишком удивлен, но все же это ужасно.

– Она знает? – выдавливаю я.

– Сначала я позвонил ей. Думаю, она должна была узнать первой. Но она только все отрицает, и убедить ее не удалось.

Слушаю вполуха. Во мне поднимается волна гнева, обжигающе-ледяная, как прикосновение к замерзшему железу. Я так редко злюсь, что не знаю, как сдержать это чувство. Злость словно растекается по телу через самые маленькие капилляры.

– Мне кажется, она его не бросит, – вздыхает Люк. – Она не хотела знать правду.

Тут приходит сообщение от Маркуса. Я рассеянно открываю его, поначалу даже не вчитываясь.

Иди к Адди в школу. Она там с Этьеном… Дело плохо.

И фото, сделанное через окно: мягкий свет кабинета, Адди и Этьен сидят рядышком и пьют вино. Его рука лежит у нее на бедре.

– Люк? Мне пора. – Голос срывается.

Я выключаю экран телефона и сижу, уставившись в пол, под глухой стук ноющего сердца. Раньше фраза «кровь застилает глаза» ничего для меня не значила; теперь она обрела смысл. Я видел фото всего секунду, но оно отпечаталось на внутренней стороне моих век, как искры в ночи.

Спустя несколько секунд оцепенение проходит. Беру пальто и натягиваю ботинки – так буднично, так медленно, словно весь мой мир не пошел только что прахом – и иду к машине.

Адди

Он прикусывает кожу на моей шее.

Пытаюсь вырваться из хватки, но делаю только хуже. Он задирает