— В самом деле, не оставят вам этого просто так, — посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины.

Он не помнил княгини, и он точно знал, что всех Борецких вырезали до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего.

— Это вы? — Как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын.

Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу.

— Я. — лукаво улыбнувшись, чуть наклонила голову леди. — Пойдешь со мной?

— Пойду! — Радостью отозвался Пашка, подавшись вперед.

— Сын! — Строго осадил его отец. — Ты знаешь… Ее сиятельство?

— Знаю, — в полный голос произнес сын.

— Ваше сиятельство, — обратился Зубов к леди. — Наше общество может вас изрядно стеснить.

— Еще минут пять — вряд ли. Потом придется пробиваться из города силой.

— Какие условия нашей эвакуации? — Сосредоточился Зубов.

Пусть помощь пришла неожиданно, но он уже был в условиях стесненного времени, и помнил цену поспешным поступкам.

Тем более, если это обманка, благодаря которой их должны выманить из машины, соблазнив легким решением их бед и знакомством с сыном — пусть длинные разговоры дадут шанс подкреплению до них добраться.

— Я предлагаю вам чистую одежду, душ и безопасное место, чтобы спокойно принимать решения. — Смотрела на него княгиня, что возрастом должна была быть его ровесницей, но во взгляде прорывалось нечто настолько покровительственное, что казалось — вернулись школьные годы, и за его попытками выглядеть взрослым наблюдала строгая, но добрая учительница.

Страхи и подозрения невольно уходили, но возвращались вновь — битый жизнью человек не доверял ни чувствам, ни зрению.

— Во что нам это обойдется? — Был серьезен Виктор Александрович, несмотря на возмущенное пыхтение сына рядом, который желал вставить слово, но из-за воспитания не смел вмешиваться в беседу.

— Никакой платы. Никаких условий. Вы свободны любить и ненавидеть кого угодно. Свободны уйти, когда захотите, и звонить, кому пожелаете. Главное мое условие — чтобы кое-кто ел мои вареники. — И последняя, сказанная с улыбкой, фраза явно предназначалась сыну, дрогнувшему и громко выдохнувшему.

— Папа, просто верь мне. — Настойчиво произнес Паша.

Виктор Александрович замер, будто просьба затронула нечто глубинное в его душе. Неуверенно повел плечом, оглянулся на сына — и, обогнув узкое кресло, вышагнул из безопасности машины. Дал место выйти Пашке.

Затем медленно посчитал до десяти и убедился, что они все еще живы.

— Забирайтесь в машину, — леди уже была в джипе, и перебралась на дальнее сидение, оставив дверь открытой. — У нас еще две минуты свободного коридора.

И Виктор Александрович, уступив место рванувшему внутрь внедорожника Паше, забрался следом и закрыл дверь, безропотно подчиняясь слову княгини.

Княгини, которой полагалось быть мертвой, но которая сейчас была живее, чем он сам.

— Еще раз здравствуйте, — подал совершенно равнодушный голос с переднего пассажирского сидения знакомый по отречению стряпчий, привычно удерживающий на руках планшет.

— Филипп, реестр еще не закрыт? — Поинтересовалась княгиня, пристегиваясь и давая водителю отмашку на начало движения.

— Нет, ваше сиятельство, — размеренно и неторопливо ответили ей.

А за окном на бешеной скорости замелькали фасады улиц центра Москвы, подсвеченные по вечернему времени. На один миг вперед их вырвалась машина сопровождения, и мир огласился тщательно приглушенной звукоизоляцией салона сиреной и окрасился всполохами синего спецсигнала, ловко зацепленного на крышу на ходу.

— В таком случае, Виктор Александрович и Павел Викторович, есть у меня к вам предложение. — Устало отклонилась княгиня на кресло и заглянула в экран своего сотового телефона.

— А как же спокойно принять решение? — Припомнил ей Зубов обещание, улыбнувшись уголком губ.

— Разумеется, оно при вас, — рассудительно ответила Борецкая. — Но у вас есть право на досрочный ответ. — Покосилась она в окошко на мелькнувший силуэт боевого вертолета, решившего покружить над столицей в свете заходящего солнца.

— Мы подумаем, — положил ладонь на руку сына Виктор Александрович.

— Но, — встрепенулся Пашка, до которого прекрасно дошла суть предложения.

— Мы подумаем, — был настойчив Зубов-старший, но тут же смягчился, обращаясь к сыну. — Есть кое-что выше обстоятельств, нехватки времени и убийц над нашей головой. Есть традиции, предписывающие не идти в новый дом без достойного подарка.

Спереди одобрительно покивал стряпчий.

А Паша обескураженно оглядел серую мешковину на своих плечах.

Ее сиятельство вздохнула и извиняющеся качнула плечами, глядя в центральное зеркало — чтобы стряпчий видел.

— Я подумал. — Неожиданно произнес Виктор Александрович. — Ваше сиятельство, вас устроят координаты затонувшего галеона с золотом?

— Эм, — похлопал ресницами Пашка, удивленно глядя на отца.

— Право слово, неловко, — повел тот рукой изящным жестом, несмотря на тесноту заднего ряда, и чуть поклонился. — Но мы немного стеснены в материальной части, чтобы доставить его содержимое вам немедленно.

Вернее, из материальной части были только веревки и собственные руки.

— Однако честью клянусь, он там есть. — Завершил Зубов. — Мой пра-пра-прадед его лично топил и оставил верные приметы.

— Отчего же вы им не воспользовались ранее? — Проявила сдержанное любопытство Борецкая.

— Так разве клад может считаться чьим-либо, пока его не найдут? — Ответил Зубов на невысказанный вопрос про то, почему на него не наложили руку Черниговские. — И разве можно жертвовать богатством предков, откупаясь от собственной глупости? — С грустью произнес он для сына. — Это плата за будущее, а не за прошлое.

Должно, обязано быть нечто такое у семьи, о чем можно вспомнить, когда потащат на плаху. Желательно, конечно, до этого не доводить.

— Ваши предки одобрят ваше решение? — С интересом рассматривала мужчину княгиня.

— Подобные ситуации уже бывали, — размеренно кивнул Виктор Александрович.

Не став добавлять, что в таких случаях традиция предписывает затопить два корабля с деньгами взамен одного поднятого.

И он знает, чьи корабли это будут.

Реальность собирается из десятков событий, хороших и плохих, нейтральных и тех, которым еще предстоит дать оценку. Но самыми скверными из них все равно будут те, что начались и никак не хотят завершаться, раздражая неопределенностью исходов. В общем, самолет Федора вылетел ранним утром из Бухареста. А сейчас было почти пятнадцать дня…