Выйдя к стенам, степняки забрасывали на них веревки с крюками, арканы, карабкались наверх по приставным лестницам. С боевых площадок на них не летели стрелы, не падали камни, не лился кипяток — мощные укрепления некому было защищать, потому что почти все воины пали на главном городском валу и улицах столицы. У распахнутых Торговых ворот в лужах крови лежали кучи тел — иссеченные, раздавленные, обожженные, те, кто не смог убежать в Детинец. Степные дикари перебили всех! Тысяча за тысячей въезжали нукеры через Торговые ворота в Мономахов город, на захваченных башнях и стенах развевались ханские бунчуки, сотники и десятники собирали воинов, рассеявшихся по улицам Владимира-Суздальского. Толпы кочевников спускались с захваченных ими стен и, не встречая сопротивления, двигались в сторону княжеского Детинца — туда, где сквозь густые клубы дыма виднелась каменная громада Успенского собора…

В ставке Батыя напротив Золотых ворот поняли, что город уже взят — многочисленная свита, толпившаяся у огромного ханского шатра, принялась восхвалять воинское искусство своего повелителя и мужество монгольских багатуров. Но сам хан въехать в поверженный город не спешил, от гонцов он знал, что уцелевшие защитники укрылись в Детинце и готовы биться до конца. Да и на улицах еще могли быть живые русские ратники и запросто можно получить стрелу в горло — встреча в чертогах бога Сульде со своим доблестным дядей Кульканом Великого завоевателя не прельщала. И потому вновь мчались гонцы через пылающий город к тысячникам и темникам, неся грозную ханскую волю: «Взять Детинец!» И лишь тогда Бату-хан вступит в завоеванную столицу…

* * *

Ветчаный город русские воины оставляли с боем — князь Всеволод знал, что враг прорвался в районе Золотых ворот, знал он и то, что на стенах города Мономаха защитников нет, и степняков никто не задержат. И тогда, если они ударят с тыла, защитники восточной части Владимира обречены — все лягут под копыта монгольских коней! И потому князь старался спасти тех, кто еще был жив и мог сражаться. Отбивая наскоки наседавших кочевников, воины и горожане стремительно отступали к Ивановским воротам, с надвратной башни которых и близлежащих стен в монголов метали стрелы, копья, бросали камни. Тяжелые ворота, пропустив последних защитников, захлопнулись прямо перед монгольскими нукерами — пусть ненадолго, но врагов это задержит. Ратники сбегали с надвратной башни, стен и бегом устремлялись к Детинцу — последнему оплоту владимирцев. Там у ворот в окружении гридней князь Всеволод ждал, когда подойдут те воины, кому удалось оторваться от преследующих их монгольских сотен. Когда цепочка последних ратников исчезла в каменной арке проездной башни, князь въехал в Детинец, и дубовые ворота закрылись — тяжелый поперечный брус накрепко запечатал вход. Уцелевшие начальные люди — сотники и десятники, торопливо расставляли по стенам людей, пересчитывали тех, кто мог держать оружие в руках. В Успенском соборе накрепко заперлись — ни войти, ни выйти. Вокруг соборного храма тысячи горожан ожидали своей участи, вся их надежда была на каменные стены Детинца, да тех немногочисленных усталых воинов, которые поднимались на эти стены. Всеволод вышел на боевую площадку каменной надвратной башни — с нее как на ладони был виден весь гибнущий город. Огненное море разлилось по западной и восточной частям Владимира, пламя проникло и в город Мономаха. Кострами вспыхивали деревянные строения, дым и огонь мешали увидеть, что же происходит на улицах. Внезапно на площади перед крепостью появились первые монголы — они выезжали из боковых улиц, выходящих на площадь, и скапливались по ее периметру, не приближаясь к каменным стенам, их пешие воины тащили лестницы и мотки веревок, готовясь идти на штурм последней владимирской твердыни. Всеволод Георгиевич понимал, что шансов на то, что уцелевшие русские ратники отразят этот приступ, нет — соответственно все, кто находился в Детинце, включая и великокняжескую семью, обречены, и что-либо изменить он бессилен.

* * *

О том, что с молодым князем произошло дальше, мы можем только догадываться — летописные свидетельства крайне противоречивы. Вот что сообщает Галицкая летопись Ипатьевского свода: «Увидел князь Всеволод, что предстоит еще более жестокая битва, испугался, он был очень молод, и сам вышел из города с частью дружины, неся с собой богатые дары, надеясь получить от Батыя жизнь. Но тот, как свирепый зверь, не пощадил его юности, велел перед собою зарезать и весь город перебил». Тверская летопись освещает события по-другому: «Утром увидели князья Всеволод и Мстислав и епископ Митрофан, что город будет взят, и, не надеясь ни на чью помощь, вошли они все в церковь Святой Богородицы и начали каяться в своих грехах. А тех из них, кто хотел принять схиму, епископ Митрофан постриг всех: князей, и княгиню, Юрия, и дочь его, и сноху, и благочестивых мужчин и женщин… Увидели князья, и епископ, и княгини, что зажжен город и люди умирают в огне, а других рубят мечами, и бежали князья в Средний город. А епископ, и княгиня со снохами, и с дочерью, княжной Феодорой, и с внучатами, другие княгини, и боярыни, и многие люди вбежали в церковь святой Богородицы и заперлись на хорах». Лаврентьевская летопись говорит, будто «Всеволод и Мстислав и все люди бежали в Печерний город», а I Софийская, что «а старейшая сыны твоя Всеволод с братом в Новегороде убиена быста». А теперь попробуем разобраться в этом калейдоскопе мнений и постараемся определить, а что же действительно произошло.

Как видим, Галицкая летопись выставляет князя в очень неприглядном виде, прямо указывая на то, что Всеволод вышел из ворот «надеясь получить от Батыя жизнь», но именно Ипатьевский летописный свод, как я уже отмечал, относится к князьям Владимиро-Суздальской земли довольно предвзято. Поэтому, не отрицая сам факт визита молодого князя в монгольскую ставку, можно предположить, что цели у него были несколько иные. Да и если сопоставить сообщение Галицкой летописи с другими письменными источниками, то можно заметить одну интересную вещь — встреча Всеволода с Батыем могла произойти только после того, как монголы прорвали главную линию обороны и ворвались в город Мономаха, который никто не оборонял, поскольку сил на это явно уже не было. А вот княжеский Детинец — дело другое, он и по площади-то был невелик, окружая лишь княжеские терема, двор епископа, Успенский и Дмитровский соборы, и потому была надежда, что в нем удастся закрепиться. А главное, стены Детинца были каменные, что исключало возможность поджога, сам же вход в него был защищен мощной, сложенной из белого камня башней с надвратной церковью Иоакима и Анны. Да, там можно было организовать оборону, можно было даже отбить несколько вражеских атак, но, по большому счету, никаких перспектив у защитников не было, и падение последней цитадели Владимира-Суздальского было лишь вопросом времени. Все это Всеволод прекрасно понимал, знал он и то, что случилось с семьей рязанского князя во время штурма города, а потому нет ничего невероятного в том, что молодой князь решил попытаться договориться с Батыем в тот момент, когда все шансы на благополучный исход осады исчезли. Только вот двигал Всеволодом Георгиевичем не страх за собственную шкуру, как указал враждебный суздальскому княжескому дому летописец, а желание спасти свою семью, а также семьи погибших братьев — к этому моменту князя Мстислава источники не упоминают, и можно сделать вывод о том, что он погиб. «И пробив стену у Златых, Ирининых и Медных врат и во многих местах учинив переметы чрез ров, вошли во град со всех сторон и взяли новый град до обеда. Тут убили князей Всеволода и Мстислава Юриевичей, а другие князи и войско ушли в средний град» (В. Татищев). Кто такие эти «другие князи», совершенно непонятно, ведь, кроме сыновей князя Георгия, других князей во Владимире-Суздальском просто не было — вполне возможно, что историк имел в виду, что один из братьев погиб, а другой ушел в город Мономаха. И этот оставшийся в живых князь и был Всеволод Георгиевич, на что и указывает Галицкая летопись. Косвенным подтверждением этого, а также того, что и Мстислав погиб при попытке вырваться из обреченного города, является свидетельство Лаврентьевской летописи. Оно относится ко времени стояния на Сити, и звучит в контексте рассказа очевидца о гибели великокняжеской семьи: «а старшие твои сыновья, Всеволод с братом, вне города убиты». Это напрямую перекликается с рассказом галицкого летописца, с той лишь разницей, что в нем не упоминается Мстислав. Вполне возможно, что средний сын князя Георгия пытался прорваться из гибнущего города и погиб в бою с монголами за пределами городских стен.