прямо редкость. Вообще пару лет не слышал, что захватили кого. Удивительно, что кто-то решился.

Печально, но, по сути, решение верное. Как вести переговоры с террористами знаю, проходил не раз. Люди, смотрящие на мир с позиции силы, любые попытки договориться принимают за слабость.

— А до того, как всех обязали в инквизорий обращаться, справлялись как-то сами, нет?

— Очень сложно. Похитителю захотеть вернуться надо. Если быстро распознать, кто похитил, бывало, успевали его семью найти и в заложники взять. Кто побогаче — сами в храм пять розовых звезд носили, чтобы им по кодексу фиктивное похищение устроили. Еще пытать можно, но это точно не твой случай.

— Уговорить может?

— Уговорить, смеёшься? Похитители тел такие не просто бандиты с улицы. Это организация, целая индустрия. И обучение у них есть, и правила. Профессионал сам кого угодно уговорит. Только болью или страхом, но не будешь же маленькую девочку пытать. Чтобы такую тварь сломить надо все кости переломать. Попробуй ей хоть ноготок сломай, барон тебе такое сломает.

— Ладно, картина ясная, отбой.

Почему слезы сказал четыре? Без птоманта никак, может без храма проворачивают? Или загонщик свою работу сделал и концы в воду. Рядом с девочкой чужого бы никого не пустили, может труп служанки какой всплывет? Или похитителю сама награда не нужна? Не о том думаю. Не важно, почему четыре, вообще тут слезы не при чем. Почему дядя инквизорий не вызвал понятно — Даша не просто ребенок, она гений нашего рода. Нет тут никого и близко, кто так умения набирает. Барон пропал вовремя, а этому значит так захотелось.

— Пантелей, ты зубы лечишь?

— Что? Какие зубы? Ты, что Боря. Борис Антонович, вы о чем?

— Я не повторяю дважды.

Лекарь вздрогнул, шуганулся тяжелого взгляда, — Нет, только боль унять могу. Фома может, но нет его, дай Вечный ученик, к весне приедет. Погоди, зубных полно в городе.

— Слушай, у меня никогда не болели, а вот сейчас заболел, делать что?

— Не, боль унять могу, ненадолго, а так в центр ехать надо. Только сейчас это дело же.

Я перебил, — Слушай, а это не больно?

— Ну как сказать, если второй ступени фельдшер, бывает больно. Третьей уже терпеть можно. А выше — да выше дорого будет. Выше третьей у нас в городе и нет никого.

— Понятно, скажи, Дашу усыпить сможешь? Как кота. Ненадолго, минут на десять-пятнадцать.

— Ну смогу, но зачем?

— Что для этого нужно, и сколько займет времени?

— Коснуться надо открытого участка шеи, лица. Секунд пять воздействие, но она шевелиться совсем не должна. Полный покой.

Может же когда надо, отвечать четко и по существу.

— Годится, покой обеспечим, — перевел взгляд на бородатого охранника, — Степан, за дверью кухня. Бегом найди чем ножи точат, идеально — маленький напильник. У тебя десять минут.

Картина ясная, как полотно Шишкина. Враг хитрый, беспринципный. Хорошо подготовленный и абсолютно уверен в полной безнаказанности. Абсолютно! А значит расслаблен и беспечен.

Даша встретила на том же диване, широко разведя ноги в стороны. Мерзкая картина. Матушка валялась в углу в глубоком обмороке. Дядя Петя стоял со стеклянными глазами, покачивался, по виду к обмороку был тоже близок.

— Давно хотел узнать, как девчонки таки трусы носят, это же неудобно, резинка натирает.

Внутри полыхнуло. Стиснул зубы до треска эмали, спокойно Боря, не поддаемся и ни в коем случае не теряем голову.

— Держи скотина рюкзак и внимательно слушай, повторять не буду…

Перехватил Даше шею, пережал сонную артерию, у детей она чуть выше, девочка дернулась, недоумение, обида и шок. Глаза заволокло поволокой, обмякла и повисла куклой.

— Пантелей, твой выход. Усыпляй немедленно.

Дядя Петя, трясущийся как шахтер, отработавший три смены, живо задергался с новой амплитудой, схватился за голову, — Борис, подери Нерадивый, ты что творишь? Ты что удумал, с ума сошел? Ты знаешь на кону что?

А потом дядя взглянул в глаза, в те самые, заплывшие жиром поросячьи глазки, в которые смотрел не раз. Это были другие глаза, полные непреклонной решимости и ледяного спокойствия.

Пантелей подошел бледный как полотно, закусил губу, обхватил Даше голову, — Не-не-не вы-выходит, ру-ру-ки трусятся.

— Соберись тряпка. Дядя, если хватило смелости скрыться от ока, собирай яйца в кулак. Идем до конца. Уведи матушку и ради Вечного ученика не мешай.

— Чего? Ополоумел?

Взглядом додавил родственника, — Я знаю, что делаю.

Лекарь похоже смог собраться, заблеял тем самым голосом из первого дня, — Готово, минут пятнадцать спать будет. Толкнул дядю, выводя из ступора, — Уведи матушку. Следи за артефактом своим и никого не пускай. Пантелей, вдвоем ее волоките. Дверь закройте, запустить только Степана.

Степан зашел робко, протягивая оселок и небольшой трехгранный напильник. То, что надо. Скинул штаны, оставшись в безразмерных семейниках.

— Помогай, скатерть и одежду на полу режь на полоски. Да, и свою тоже.

По очереди, резали, рвали ткань на куски. Обматывали девочке руки, ноги, привязали к стулу и спеленали как мумию. Успели вовремя. В себя Даша пришла резко, открыла глаза и полился отборный мат.

— Да ты совсем охренел, ублюдок жирный. Да ты знаешь, что с твоей сестрой будет? Как только развяжешь, я выйду во двор и на оглоблю сяду.

— Степан, уходи. Сам я дальше.

— Барин, позвольте остаться. Я понимаю…, что сейчас будет.

— Тогда Пантелея выведи, не будет с него толка. Стой у двери, что бы ни происходило, сюда никто не должен войти.

Слуга сухо кивнул, — Не подведу, барин.

— Сюда смотри, жирный кусок дерьма. Не смей меня игнорировать.

Аккуратно нащупал нужные точки под скуловой дугой, отщелкнул нижнюю челюсть из сустава. Вставил в углы рта обломки своего револьвера, не закроешь теперь рот. Взял в руки напильник и погрузился в работу. Девочка шипела, плевалась, но все конечности мы спеленали на совесть. Мычала, наконец, начала завывать и визжать. Времени мало, такие вопли обязательно кого-нибудь привлекут. Ускорился, извлекая скрежет, от которого Степан бледнел как моя поганка, но дверную ручку не выпускал.

Последние внятные слова, которые выдал похититель, обрадовали: «Да что с тобой не так, мы хотели просто поговорить».

Чего-то такого ожидал, узнал я кучера по отдельным жестам, фразам. Того самого, за которым всегда должно оставаться последнее слово.

…

Вышли мы с Дашей держась за руки. Сестра двигалась вприпрыжку, жизнерадостно, хотя одной рукой щупала лицо и лезла в рот. Говорила девочка так шепеляво, что разобрать было почти невозможно:

— Ой, мама, а мы с Борей в новую игру играли, в мумию. Знаешь такая бывает мумия в древней Чукотке, где пирамиды. Я была мумия, а Боря фарамон,