успев разлететься по комнате, осколки обернулись крошкой, снежной пылью присыпали пол, смешиваясь с осыпающимися пеплом фруктами, сластями и лилиями, и с лужами, оставленными амелье и водой.

Побелевшими пальцами вцепившись в пустой стол, какое-то время Айрес ещё кричала: глухо, надрывно, яростно. Смолкла лишь для того, чтобы спустя несколько вдохов – коротких, натужных, болезненных, словно в груди её зияла смертельная рана, – разрыдаться в голос.

…очень, очень давно маленькая Айри Тибель пообещала себе: больше никто и никогда не причинит ей боль, к которой она не будет готова. И держала это слово двадцать шесть лет.

Жаль только, собственное сердце нельзя было разбить и стереть в порошок так же безвозвратно и просто, как фарфор.

* * *

Она дрейфовала во тьме. Мрак окутывал её чёрной водой, утягивал вглубь, в бездонную тишину, где не было ничего.

Кроме голосов.

– Спи, – тонко шептал один. Не женский, не мужской, не юный, не старый – просто шелест короткого слова, касающийся слуха погребальным покровом.

– Забудь обо всём, – говорил другой. Тоже без пола, тоже без возраста – просто слоги в песне манящего небытия.

– Спи…

И она спала, слушая черноту, заглушающую отзвуки других голосов – очень далёких, странно знакомых, пытающихся пробиться к ней сквозь покров молчания пустоты. Почему нет? Ведь здесь тишина, и покой, и никакой боли, и никаких тревог. Можно просто зажмуриться и отдаться черноте, раствориться в её объятиях, потерять себя, чтобы никогда больше не найти.

…себя…

Память о заключённой сделке вернулась разом – вместе с осознанием, кто она.

Ева так и не поняла, от чего проснулась. От звучания голоса, велевшего ей очнуться, – или от ужаса, прошившего её, когда она вспомнила, что сделала то, чего клялась никогда не делать.

– Тише, – сказал Герберт, когда она дёрнулась в его руках. – Ты дома.

Герберт. Тёплый. Настоящий.

Дома…

Ева заморгала, привыкая к свету, огляделась, с чего-то ожидая увидеть свою комнату в московской квартирке – с Динкиным пианино, мерцающим компьютерным монитором на столе и подушками с Тоторо, сереющими на диване. Но, конечно, вокруг была только ванная, где она так часто приходила в себя после целительного сна.

Нет. Она не дома. Но она в безопасности. И Герберт рядом.

Значит, Мэт сдержал обещание…

– Ты же был у Айрес, – проговорила Ева сонно, полулёжа на коленях у некроманта, который примостился на полу. С мокрыми волосами, закутанная в огромное холщовое полотенце: видимо, Герберт только вытащил её из бассейна.

– Был, – согласился он, прежде чем склониться к её лицу.

Часы в тёплой воде – она всегда была тёплой, даже когда Ева просыпалась – сделали своё дело. На сей раз их губы оказались примерно одинаковой температуры.

– Не представляешь, как я рад, что ты в порядке, – произнёс Герберт потом. Пусть даже предшествовавшее словам сказало всё лучше них.

Она слабо улыбнулась. Села сама, подле него, – просто чтобы убедиться, что она может.

Ни следа галлюцинаций. Если, конечно, это всё не одна сплошная галлюцинация. Воспоминания о последней ночи и последнем утре, проведённом в доме Кейлуса, всплывали урывками, словно тающие осколки кошмарного сна.

То, как она заключала сделку, и вовсе почти не помнилось.

– Надо же. Всё получилось. – Ещё не веря до конца, что её безумная авантюра увенчалась успехом, Ева плотнее завернулась в полотенце, завязав его на груди. – Расскажешь мне, как я…

Детали сделки просочились сквозь лохмотья памяти одновременно с тем, как она увидела Люче. Детали, напомнившие, что Мэт никак не мог доставить её прямиком в замок Рейолей. И даже они отошли на второй план, когда Ева заметила золотое лезвие, мерцающее на шерсти свёрнутого комом плаща.

Третий раз. Её клинок покинул ножны в третий раз.

Когда? Зачем?..

– Почему… – растерянность, овладевшая Евой, толком не давала говорить: теснящиеся в голове вопросы распихивали друг дружку, просясь на язык все одновременно. – Где ножны?

– В особняке Кейлуса, полагаю. – Герберт ответил так спокойно, словно в этот миг истово убеждал себя оставаться спокойным. – Не волнуйся, я их верну. Как только чуть уляжется шум и в особняк можно будет проникнуть незамеченным.

– Я… Мэт… он достал её? – забыв, что Герберт не должен ничего знать о сделке, Ева непонимающе отвернулась. В лёгкой панике переместилась ближе к Люче – не поднимаясь, ёрзая коленками по полу. – Но теперь… как мы теперь?

Ответа не последовало. Один странный, судорожный выдох. И откуда-то взявшийся ритм, отбиваемый чужими туфлями по мрамору.

Ева ещё успела подумать, что это Миракл. Или Эльен, хотя призрак по понятным причинам ходил бесшумно. И, лишь обернувшись, осознала всю несусветную глупость этой гипотезы.

Впрочем, то, что она увидела, казалось ещё невероятнее.

– Бедный, маленький мой глупыш. – Айрес тирин Тибель, беспощадно-красивая в черных и алых тонах, опустилась на колени, в движении проявляясь из воздуха. Подхватила Герберта прежде, чем тот успел повалиться набок; обняла, словно собираясь убаюкать перед сном. – К сожалению, любовное безумие тебя всё-таки не оставило… иначе сразу бы проверил, всё ли в порядке с защитой замка.

Королева смотрела в лицо своего наследника: бледное, с кровью, медленно прочерчивавшей щёку от ноздрей, с полуопущенными веками, под которыми ещё читалось мучительное изумление. Её покрасневшие, будто заплаканные глаза, обрамлённые чернотой усталости и слегка размазанной туши, следили, как наследник засыпает с приоткрытым ртом, так и не успев ничего сделать или сказать.

– Знал бы ты, как я надеялась, что ошибалась.

Это прозвучало едва слышно. Так печально, так болезненно глухо, что Еве показалось: она всё ещё спит.

Она не думала, что женщина, убившая её, способна чувствовать боль.

…был, сказал Герберт минутой раньше. Был в гостях – в плену – у Айрес. А теперь – здесь, отпущенный на волю. Ведь это так умно: поймать пташку, посадить в клетку, заставив истосковаться по тому, с кем она никак не могла повидаться в заточении, – а потом отпустить, чтобы посмотреть, куда она тебя приведёт…

Когда отступивший шок вернул ей способность двигаться, Ева среагировала не думая. Одной рукой схватила Люче, другой на автомате выплела руны, выставляя щит, и рванула вперёд. Атакованная королева не отпустила Герберта, даже не встала: лишь приподняла ладонь, едва заметно шевельнув пальцами.

О том, что лучше было призвать смычок, Ева подумала, только когда Люче беспомощно полыхнула, отскочив от вражеского барьера. В тот же момент, как её собственный щит пошёл трещинами всего от пары разбившихся об него заклятий – Айрес тирин Тибель не зря слыла самой могущественной колдуньей Керфи. У смычка, в ближнем бою пробивающего магические щиты, оставался хоть малюсенький шанс нанести удар.

Впрочем, узнать, выпал