Пришлось говорить с роскошной его половиной, которая переживала в эти дни свой бурный расцвет и никак не могла понять, в чем проблема?

Ее партийная карьера достигла тоже пика, она бросила ее с легкомыслием беспартийной! Она расцвела и располнела, став похожей на статую колхозницы из мухинского дуэта. Она сверкала сталью. Ее любимые наряды теперь сводились к прозрачным сначала кофтам из вошедшего тогда в моду нейлона, а потом и целиком платьям, что приводило всю партийную верхушку в плохо скрытое негодование. «Нехай!» – была реакция наследников «кузькиного отца». Когда же она ушла из высших партийных сфер, вздохнули с облегчением. «Нехай!» – повторяли холопы на языке тогдашних хозяев.

Для нее специально привозили белье из Парижа, приходилось заботиться о том, что и являлось по сути ее облачением, как могли удостовериться все желающие, кто допускался на рауты и приемы с ее участием. Мы уже сказали – это была валькирия в серебряных доспехах, нацеленная двумя боеголовками прямо в стан противников коммунизма!

Ракетное оружие водружено было на две колонны из розового нефрита, они поддерживали свод из серебряных кружев и черный треугольник небесного тоннеля уходил к полярной звезде. Она любила, когда прелести были доступны для всенародного обозрения. О ней продолжали судачить по старой памяти в очередях и партячейках.

«Может быть, ее убить?» – предложил новый Главный Идеолог.

«Такого оружия еще не изобретено!» – заверил Главный Защитник.

Они оба уже беспокоились за нравственность своей бывшей сподвижницы и в высшем смысле – народа!

Гений по-своему разрешил ситуацию: о попытке суицида доложили наверх.

«Пусть мучается! – сказал уже новый Первый. – Сам выбрал. А мы убьем двух зайцев – надоел он мне. Хоть пишет вроде по-нашему, а чувствую – издевается. И давно!».

Композитор решил бежать от супруги, собрал чемоданчик и тайно махнул опять в Питер, в гостиницу «Европейская», а потом без визы попытался пробраться в Финляндию. Выездная виза у него была, хоть и просроченная. Наши на границе прохлопали, а финны были в восторге! Они устроили прием Маэстро и чествовали его всенародно. Ему дали премию Сибелиуса и высший финский орден. Прибывшие из Великобритании «музыканты» из МИ-6 предложили гражданство и миллионы. Наши по каналам контрразведки потребовали высылки. Композитору устроили пресс-конференцию.

– Скажите, господин Жданович, правда ли, что вы предпочли свободу? – спросил корреспондент «Дейли Миррор».

– Да, – ответил Маэстро. – А что, я разве подавал повод сомневаться?

В зале пресс-центра поднялся счастливый вой недругов Одной Пятой Суши.

– Я выбрал свободу сразу же, как появился на свет, – уточнил композитор.

Зал взорвался смехом.

– Нам стало известно, что вы будете просить политического убежища! – крикнул парень из «Дейли Мейл». – Это правда?

– Да! – ответи композитор.

– И какую страну вы выбрали?

– Россию, – невозмутимо ответил гений. – Я прошу там политического убежища уже полвека!

Зал опять покатился от хохота.

– Что вас удерживает на родине? – спросил респектабельный корреспондент «Тайме». – Семья? Страх? Любовь?

– Любовь…

Зал затаил дыхание. Ожидались сенсационные признания, ибо слухов было полно.

– Любовь к «бородинскому хлебу», – сказал Маэстро. – И папиросам «Казбек».

Зал дружелюбно зашумел. Перебежчики уже начинали надоедать, композитору симпатизировали все – и враги и друзья «свободы».

На родине решили шума не делать. Там все уже знали.

– Он держался молодцом, – сказал Первый. – Надо убрать от него эту злоебучую корову. А то не выдержит и сбежит, и «бородинский» не удержит.

Тогда Даму ликвидировали: в порядке партийного взыскания приказали без шума исчезнуть.

Без шума она не согласилась: подруга созвала коллег и друзей отпраздновать расставание.

До глубокой ночи из окон композитора раздавались «Хазбулат молодой» и «То не вечер, то не вечер». Закончили известной в те годы и бессмертной «Ты ж меня пидманула»…

И снова «тьма сгустилась над Новым Иерусалимом», и халат на красной подкладке был скинут вместе с шелковыми кистями, а следом – серебряные доспехи, чтобы втянул свой чешуйчатый хвост дракон в темную нору свою…

Друзья, близкие, наблюдая его гибель и его мучения, не знали, какие еще силы призвать на помощь, если даже партия оказалась бессильной!? Но что можно было сделать, когда он сознательно хотел гибели в наказание!

Помощь пришла с неожиданной стороны. Скоропостижно умерла Катерина, жена художника, «Катька». Он узнал об этом весьма неожиданным, роковым образом. В дверь как-то поздно вечером поскреблись, постучали жалобно, почти поскулили под дверью в поздний час. Он кинулся открывать, как был, в халате. Встревоженная, за ним шла в пеньюаре подруга, в облаке розовой пены плыла Венера «из вод».

На пороге стоял сын рыжей, уже под сорок годами, он был безбород и жалок. Карлик – не карлик, недомерок и насквозь несчастный искалеченный матерью и жизнью человечек. Сейчас он всхлипывал. С ним был жалкий чемоданчик. И письмо. «Венера» сразу поняла беду и прижала несчастного к себе. Закутала и увела. Маэстро прочел письмо.

«Я не буду говорить Вам, что любила всю жизнь только Вас, или того, кто не мешал мне так думать. Чем дальше я была от Вас, тем сильнее привязывалась к Вам, тем невыносимее было быть без Вас. Хвала Небу, у меня был Ваш ребенок. Это единственное, что я могу Вам вернуть, уходя от Вас так далеко, что нам невозможно уж будет больше расстаться!» Без подписи. Женщина явно была не в себе. При чем тут «ваш ребенок»?

Ошеломлен был автор беззвучной классики настолько, что заперся у себя и ничто его не могло вернуть к действительности.

Близкие аккуратно взяли на себя все заботы. Они убедили женщину, что композитор больше непригоден для семейной жизни, что его надо отпустить!

Пригласили врачей. Скоротечная жена согласилась расстаться и не препятствовать разрыву и разделу жизненных пространств. Она лишь объявила, что забирает «маленького Мука», инвалида-сына покойной грешницы. Никто не возражал.

Возражал композитор. Он заявлял, что отец как раз он! Недомерок напомнил, что последнее слово за ним, он самостоятельный и дееспособный. Он ушел с новой «мамой».

Друзья уладили формальности.

Опять Творец остался один. Шло и непоправимо менялось время.

Подкрадывались немощи, стало трудно работать, гению помогла на этот раз сестра, она нашла ему сиделку и секретаря одновременно, ею стала дальняя родственница покойной жены, приехавшая к сестре за помощью из провинции, сравнительно молодая женщина.

– Поверь, это как раз то, что тебе нужно! – сказала сестра. – А я-то знаю, что тебе нужно.