Шрифт:
Интервал:
Закладка:
28 июля
Жизнь моя потеряла всякий смысл, само существование мое превратилось в кошмар… Я не могу больше ни есть, ни пить…
Как люди могут быть так жестоки? Почему Господь не карает их на месте? После того, что случилось позавчера, я хочу умереть. Если судьба будет ко мне милосердна, пусть так и случится. И чем скорее, тем лучше…
Батюшка и несколько его работников выследили меня ночью…
Маменька заперла дверь моей комнаты, но я выбралась из дома через окно и поспешила на берег, к нашему месту встречи.
Свет мой, любимый Феденька вышел ко мне из моря, оба мы были так счастливы… и тут батюшкины работники бросилась на нас, вооруженные острыми ножами и деревянными кольями… Сам батюшка нанес последний решающий удар.
Суженый мой, ненаглядный Феденька, мертв, и все во мне умерло вместе с ним…
– Ты видишь, – кричал батюшка, тряся передо мной окровавленным ножом, – видишь ли, с кем встречалась, неразумная?! Он не человек более! Не человек…
С его клинка стекала не кровь, а вязкая, бурая слизь… У кромки воды, в потемневшей пене прибоя покачивалось нечто ужасное… Черное, блестящее, с длинными склизкими щупальцами… Мне неведомо, что это было… Феденьку я не видела, не дали мне его увидеть… Более я ничего не помню. Домой меня доставили без чувств, и с тех пор я не покидаю своей спальни.
Я раздавлена, опустошена и молю провидение о скорой смерти…
30 июля
Господь больше не дарит меня своей милостью. Значит, пришла мне пора обратиться к иной силе!
Мой Феденька мертв, сердце мое разбито, а родители уже подыскали мне жениха! Они хотят, чтобы я поскорее забыла свои глупости и связала жизнь с достойным. С богатым и знатным.
Который день я не могу ни есть, ни пить, ни спать. Я сильно исхудала, стала бледна, под глазами моими залегли темные тени. Знаю: не будет душе моей покоя, доколе не ответят за свои злодеяния те, кого считала я самыми близкими себе людьми; негодяи, погубившие мою жизнь.
Гадалка говорила мне, что ищет ученицу, что примет меня, когда сама я буду к тому готова. Что ж, видно, пришел срок. Я знаю, что мне делать.
Больше не будет записей. Не будет ничего. Я умерла, убита вместе с любимым. Но я отомщу за все, что сотворили с нами и с нашей любовью…
Это была последняя запись в дневнике. Дальше следовали лишь чистые страницы.
Дэн вскинул брови и взглянул на Леру.
– Увлекательное чтение, – протянул он. – У девчонки убили жениха, и она пошла в ученицы к какой-то ведьме. Если сопоставить все факты, ручаюсь, что особняк Аршакуни вместе со всеми своими обитателями сгорел вскоре после этого.
– Думаешь, она устроила пожар, чтобы отомстить своему отцу?
– Отцу, матери, всем слугам, убивавшим этого Феденьку. А девица была не робкого десятка.
– Да она же просто сумасшедшая, – испуганно произнесла Лера.
– Ну, некоторые ради любви и не на такое способны, – хмыкнул Дэн, закрыл дневник и протянул его Лере.
Вера Максимовна и Алексей Воронин встретились вечером в уютном кафе неподалеку от пляжа. По такому случаю Журавлева сделала прическу и надела свое лучшее платье, выбрав, несмотря на жару, наряд с рукавами до локтя. Алексей в джинсах и белой футболке был совсем не похож на представителя закона.
– Вот это цены! – в ужасе воскликнула Вера, едва взглянув на меню. – Я здесь ползарплаты оставлю.
– Я угощаю, – успокоил ее Алексей, усаживая за столик возле перил на широкой террасе, с которой открывался чудесный вид на закат над морем.
– Вот еще, – нахмурилась Вера. – Я привыкла сама за все платить.
– А я не могу тебе этого позволить, так что отказа не приму. – Алексей с улыбкой забрал у нее меню.
После того как они сделали заказ, Вера с интересом огляделась по сторонам: все посетители были заняты друг другом, и никто не обращал внимания на них с Алексеем.
– Когда я последний раз ужинала в кафе, за все платил мой муж, – вспомнила Вера Максимовна. – Это было восемь лет назад. С тех пор я, кажется, ни разу не заходила в подобные заведения, разве что в качестве обслуживающего персонала.
– Что с ним случилось? – поинтересовался Алексей.
– Автокатастрофа.
– Прости…
– Ничего, я уже смирилась. Поначалу было очень трудно, но мы привыкли.
– Ты и в школе была сильной, – сказал Воронин, а потом добавил: – И красивой.
– Ты это всем женщинам говоришь?
– Нет, только бывшим одноклассницам.
Вера рассмеялась.
– У нас был хороший класс, – кивнула она. – Помнишь выпускной в историческом музее?
– Еще бы! Мы потом отправились на пляж и начали нырять прямо в вечерних костюмах. У меня полиняла дорогая рубашка, и мама едва не выгнала меня из дома. Золотые были времена.
– Да, – согласилась Вера. – Все молоды, красивы. Живы… Это потом начались ужасы…
Она поставила локоть на стол, подперла щеку ладонью, и на предплечье стал виден уродливый шрам от старого ожога.
– Это осталось после аварии, в которой погиб твой муж? – тихо спросил Алексей.
Вера, смутившись, поспешно убрала руку со стола и одернула рукав.
– Вовсе нет… Но из-за этого я не ношу платья с коротким рукавом, – тихо сказала она. – Прости…
– За что ты извиняешься? – удивился Воронин. – А хочешь, я покажу тебе все свои шрамы? Поверь, у меня их гораздо больше, чем у тебя. И от ножей, и от пуль… Так что нечего смущаться.
– Не буду, – попыталась улыбнуться Вера. – Ожог у меня от пожара. Кошмарная выдалась ночка… Теперь вот напоминание на всю оставшуюся жизнь.
– Расскажешь?
– Я не люблю вспоминать те события. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом?
– Тогда я расскажу тебе, откуда у меня это.
Алексей оттянул ворот футболки, и Вера увидела на его загорелом плече шрам от пулевого ранения.
– Господи! – выдохнула она. – В тебя стреляли?
– И не один раз, – ухмыльнулся Воронин. – Правда, не здесь. В Санкт-Эринбурге, когда я служил в Департаменте безопасности. Я прожил там несколько лет, а затем вернулся в Новый Ингершам. Наш городок по сравнению с мегаполисом – просто рай на земле.