тему не распространялся. Так, по мелочам… Какие-то догадки в письме высказал Сергей. Сама думала об этом…

– А если свести обрывки воедино? Ты же учёный, стало быть, привыкла к анализу.

– В общем-то, я согласна с Сергеем, – сказала Айрин, выдержав паузу. – «Наследие прошлого» – это внешняя оболочка для закрытого проекта глобального, возможно, государственного масштаба. Проект сугубо мистический. На это указывает многое, прежде всего место, выбранное для офиса. Причём Эйвбери, с одной стороны, символ, а с другой стороны, выбор имеет вполне практический характер.

– То есть?

– Не знаю, что тут исследуют, но тема исследований каким-то образом привязана к местности. Возможно, мифы не врут, и где-то здесь, в кольце мегалитов, спрятан ключ к могуществу и власти над миром. А это и есть цель, к которой Альбион идёт уже две сотни лет… Во всяком случае, становится ясным размах, с которым работает «Наследие». Опять же, уровень засекреченности!

– И, значит, «Наследие» куёт лопату, которой этот самый ключ можно откопать?

Несмотря на усталость, ночь и драматическую тему, Айрин слегка улыбнулась:

– Вроде того… Но я понятия не имею, в каком направлении ведутся исследования. Мистика безгранична. Можно лишь предположить, что «наследники» стремятся найти некий древний артефакт, с помощью которого Британия перевернёт мир. Но тут много безответных вопросов. Откуда, из каких летописей взяты сведения об этом артефакте? Я таких источников не знаю. Почему для его поисков понадобилось создавать целое научное учреждение?.. Ну, и так далее. – Помолчав, Айрин добавила: – Всё это знал Аткинсон, но его уже нет. Какие-то сведения можно было найти в башне, но она исчезла вместе со всем персоналом. А Хэррингтон, который наверняка полностью в курсе дел, для допроса недосягаем.

– Ну, это как посмотреть… – машинально протянул я. Впрочем, Айрин права: не похищать же премьера, чтобы допросить в неформальной обстановке. Международное сообщество не поймёт. Хотя технически это вполне возможно…

Или я драматизирую? Да, Эйвбери нашпигован тайнами и ужасами, как рождественский гусь яблоками. Ну, и хрен с ним. До меня вдруг дошло главное: с исчезновением башни исчезла и тема «Наследия». А значит, исчезла неведомая угроза, которую несло квазиисторическое общество. Призраки, монстры, биокуклы… и страшно, и непонятно. Однако вся эта мерзость локализована здесь, в проклятом месте, и пусть Альбион подавится собственной мистикой. Гори он синим огнём, мы можем уезжать.

Но как же Мортон? А Серёга? Кто заплатит за его ужасную смерть?

– Ещё один вопрос, – медленно сказал я. – С каким заданием куратор провожал тебя в Эйвбери?

– Следить за тобой, Бурановым и Телепиным… Но, главное, быть резервом Мортона. Выполнять его указания.

– О как! – невольно отреагировал я.

Поразился, что называется, от души. Коренастый, неторопливый в словах и движениях человек, в каком-то смысле тугодум… И это – эмиссар контрразведки в составе комиссии? Хотя… наружность бывает очень даже обманчива. Да и что мы знаем про Мортона, если не считать его былой репутации отличного сыщика, противоречащей мешковатой внешности?

– Послушай, Айрин…

– Хватит на сегодня! – взмолилась женщина, и я вдруг заметил, как она измучена. – Я уже ничего не соображаю.

Откровенно говоря, я сам пребывал почти в том же состоянии. Допрос затянулся, уже за полночь, и голова трещала от избытка информации.

– Ну, хватит, так хватит, – утомлённо согласился я. – Давай ложиться. Ты останешься или вернёшься к себе?

Айрин даже побелела:

– К себе? А вдруг эти опять заглянут в окно? Я больше не выдержу…

И в тот же миг ночную тишину в клочья разорвал жуткий вопль. Это был женский голос, прилетевший снизу, с первого этажа. Я подскочил, словно вместо матраца лёг на доску с гвоздями.

– Что это?!

Айрин тихо, истерически рассмеялась.

– А ты не понял? – Она схватила меня за руку так сильно, что ногти впились в кожу. – Это же Эйвбери, слышишь? Он совсем близко!..

Оттолкнув женщину, я рванул из-под подушки пистолет, схватил халат и кинулся к двери.

Михаил Буранов

Пожелав сотоварищам спокойной ночи, я заперся в номере, переоделся в спортивный костюм и разложил на столе помятые листки, изъятые в номере Аткинсона. Давила усталость, глаза слипались, хотелось всё послать к чёртовой матери и выспаться. Пришлось сделать короткую бодрящую разминку по методу давнишнего приятеля-йога, с которым познакомился тридцать лет назад в бытность торговым представителем русско-индийской компании. Отличное было прикрытие, весь Восток объездил, ну и насмотрелся… Но, хоть и принято считать, что все тайны мира сосредоточены именно там, на Востоке, таких мерзких чудес, как в Эйвбери, наблюдать не доводилось. Недооцениваем мы Европу…

Ладно.

Спустя полчаса я был вынужден признать, что в записях слишком много непонятного. Дело не в почерке, его-то я вполне разбирал. Но вот содержание… Похоже, у Аткинсона была привычка приводить мысли в порядок, набрасывая их на бумаге. Получался своеобразный дневник, хотя и бессистемный. При этом он писал о вещах, очевидных для него, но неясных для постороннего. Впрочем, кое-что пониманию всё же поддавалось.

Вот, к примеру, такой абзац:

«… Г. обнадёжил. Ему надо ещё два-три месяца, и цель достигнута. Но какие, к дьяволу, месяцы? Со дня на день нагрянет комиссия. И хотя прикончить руссофранка М. вынудили обстоятельства, лучше было этого не делать. Его смерть разворошила осиное гнездо. Мы засветились. Хотя нет: засветились мы ещё год назад, когда ублюдок Дженкинс тиснул статью в «Санди мейл». За это и поплатился, но дело-то сделано, о нас узнали…»

Кто такие Г. и М.? Особенно М.? Ведь Аткинсон прямо пишет, что именно этот субъект убил Добромыслова. Я невольно затаил дыхание. Вот и первый проблеск в расследовании дела, ради которого мы торчим в этом проклятом месте… Доказательство, что следы преступления, как мы и предполагали, ведут в «Наследие прошлого»… Кстати, а что за цель, которой за два-три месяца рассчитывает достичь Г.?

Ну-с, едем дальше.

«… М. считает, что пора показать зубы. И если комиссия проявит настойчивость, её надо ликвидировать. Безумие! Руссофранки этого не простят. В считанные часы нас просто оккупируют. Тогда уж точно конец… Но М. этого не опасается. Напротив, вчера мне было сказано, что на самый крайний случай (угроза ареста сотрудников и захвата здания) будет применён пункт двадцать один. Применить его – значит, пойти ва-банк. А в моём понимании всякий ва-банк есть жест отчаяния, который, как правило, кончается плохо. Однако М.