На экране выведен счет, с замазанными посередине цифрами и реквизитами. Зато гигантская сумма подчеркнута красным.

— Кто молодец? Я молодец, — самодовольно красовался супергерой в маске. — выждал немного и пошел к Веронике. Естественно, она уже узнала, во что все это вылилось. И тут я появился. Дожал, так сказать. Прикиньте, что-то набредил о том, что если она кому-то признается, то братьям конец, а эта дура поверила.

Он продолжал во всех подробностях рассказывал о том, что тогда произошло, а я как неживой смотрел на него, не в состоянии даже моргать.

— Дальше смотреть не будем, — не своим голосом произнес Демид, выключая компьютер, — Там все…тошно. Он бахвалится той ночью…когда мы их застали. И рассказывает о том, что внезапно переиграл планы и решил жениться на Веронике… Потому что так веселее… Потом про их совместную жизнь… Про все в общем. У него каждый шаг напоказ. Вплоть до того вечера, как они ко мне собирались на ужин в честь твоего приезда.

Демид сконфуженно замолчал, а я потянулся к стакану с коньяком и с удивлением обнаружил, что он уже пуст. Сам не заметил, как осушил его до дна. Хмеля ни в одном глазу, только за грудиной жжет, палит так что вот-вот и появится сквозная дыра.

* * *

Я оказался слабаком. Трусом.

Не взирая на слова Демида, все-таки решил посмотреть, что еще интересного младший брат выкладывал в сети ради развлечения толпы олигофренов.

Решил…но не смог. Хватило первого же ролика, где Кир делился подробностями своей семейной жизни. Про жену, о которой он говорил, как о мусоре под ногами, про то, как он ее шугает, а она терпит, потому что считает себя виноватой в том, чего не делала.

Я выключил. Не выдержал того, как ломит за грудиной, режет глаза и слух от этого низкопробного шоу. Слабак. Пять минут и сломался…а Вероника с ним почти год прожила…

Она ведь приходила ко мне. После свадьбы. Пыталась что-то сказать про Кирилла, только я ее не стал слушать. Заткнул, грубо, резко, запретив говорить плохое в адрес Мелкого, а потом прогнал, оставив ее наедине с монстром, а дальше все только хуже по нарастающей…

Что-то внутри меня бунтовало, сопротивлялось мерзкой правде. Какая-то часть моего подавленного «я» пыталась оправдать, найти причину, какое-то разумное объяснение.

Это ведь Кир. Мелкий. Которого с пеленок знаю. Сопли ему вытирал и задницу. Книги, мать вашу, на ночь читал и защищал ото всех. После смерти родителей мы его с Демидом вытаскивали как могли. Все ради него делали! Все!!! И даже больше. Он отказа ни в чем не знал, никогда. Все для него на блюдечке с золотой каемочкой, по первому требованию.

И вот этот самый Кир, в которого мы столько вложили, за которого убить готовы, устроил все это? Подставил Веронику, компанию, меня? Потоптался на наших чувствах, сломав все то светлое, что было, обесценив это, превратив в хлам? Разлучил с женщиной, которую я любил, только ради того, чтобы развлечь толпу чокнутых незнакомцев? Погасил в ней тот самый огонь, которого мне теперь так отчаянно не хватает?

В голове не укладывалось.

— Что думаешь по поводу всего этого? — Демид махнул на темный экран.

— Ничего, — я не узнавал свой голос. Резкий, надломленный. Как у старой, подыхающей вороны, — я ничего не думаю.

Это правда. Все мысли врассыпную. Полная прострация.

— Чем ты ему не угодил?

— Я? — удивленно посмотрел на брата.

— Ты. Все его выпады направлены в основном на тебя. Я просто фоном прохожу, попутно попадая под раздачу.

Я задумался, пытался найти хоть какую-то причину, и не находил.

— Не знаю.

— Ты его где-то прижал? Бабу увел? Прилюдно опустил.

— Нет.

— Что-то должно быть. Злость? Ревность? Зависть?

— Да не знаю я! — рявкнул, вскакивая с кресла.

Внутри подгорало. Пытаясь справиться с этим Армагеддоном я начал метаться по кабинету из угла в угол, тер лицо, зарывался руками в волосы, рычал сквозь зубы, едва сдерживался, чтобы не начать орать «какого хрена??»

— К сожалению, мы теперь не узнаем истинных причин, — мрачно заметил Демид, — спросить не с кого.

Я бы спросил. Еще как спросил. Схватил молокососа за грудки и не отпустил бы пока всю правду не вытряс. Только увы. Покойники болтливостью не отличаются.

— Я только одного понять не могу, — продолжал брат, — как мы все это просмотрели. Не заметили, как он оскотинился. Да местами он вел себя как свинья, избалованный мажор, но я даже мысли не допускал, что за всем этим может стоять такое. Даже намеков не было.

— Были, — я прекратил метаться и обреченно посмотрел на него, — Вероника пыталась мне рассказать.

— А ты… — он выжидающе поднял темные брови.

— А я ее послал. Сказал, что придушу, если хоть слово в адрес Мелкого скажет.

Демид только крякнул. Тяжело вздохнул, сокрушенно качая головой:

— Дурочка-то твоя самоотверженная, оказывается, нас защищала.

Эта новая неудобная правда безжалостно впивалась в каждую клеточку, душила, отравляла своей необратимостью.

Защищала. Думала, что защищает. Попалась, как и все мы, в его паутину и барахталась там одна, терпела, думая, что спасает.

Если бы я только знал. Если бы тогда выслушал ее и подумал головой, вместо того чтобы орать как потерпевший и угрожать ей. Если бы…

Как много сослагательного наклонения.

— Что теперь делать-то будем?

Еще один неудобный вопрос. Я не знаю, что делать. У меня нет ни одного предположения, что вообще можно сделать в такой ситуации, какое чудо сотворить, чтобы исправить свои ошибки, которые по нарастающей становились все больше и больше, пока не достигли просто катастрофических размеров.

Она не простит. Особенно того, как я ее наказал, уже после смерти Кирилла.

— Проклятье, — выдохнул с трудом и, запрокинув голову, уставился в потолок, — это ***.

— Полный, — поддержал брат.

Светлый образ Мелкого, который я так бережно хранил в своем сердце, подернулся черной пеленой и покрылся трещинами. Разочаровываться в том, кого считал родным, кого любил слепой братской любовью — больно. Больнее только разочаровываться в самом себе.

Хреново, хоть стреляйся. Особенно когда вспомнил, с каким несчастным видом Вероника слонялась у меня по квартире. Пирог тот несчастный перед глазами всплыл. Она его для меня испекла, а я сморщился тогда, будто кусок дерьма под нос сунули.

Дебил, блин.

В памяти один за другим всплывали моменты, когда я лажал, как последний идиот. Обижал, вместо того чтобы утешить, угрожал вместо того, чтобы поддержать.

Ее взгляд словно раскаленный штырь впивался в грудь, ломая ребра. Как она на меня смотрела… Грустно, обреченно, смирившись с тем, что ничего не исправить. Да и желания исправлять уже не было. Ничего не было. Она просто погасла. Сдалась. Это был взгляд человека, который больше ничего не хотел от жизни.