М-да, те времена, когда она, забыв обо все на свете, летела мне на встречу безвозвратно прошли.

— Зачем приехал? — спросила совсем недружелюбно, легко спускаясь по ступенькам крыльца.

— И тебе здравствуй.

Вероника проигнорировала мои слова, продолжая смотреть в упор.

Даже не по себе стало.

— За тобой. Ты забыла, я сегодня обещал тебя кое с кем познакомить.

— Киднеппинг удался? — ее голос был колючим, чужим.

Я понимал, что нет смысла в разговорах. Надо просто везти ее к себе домой и показывать, доказывать, что не обманываю. Поэтому подошел к машине, распахнул дверцу и сделал приглашающий жест.

— Поехали.

Вероника недовольно закатила глаза, но все-таки подошла ближе. Потянулась к дверце, но случайно коснулась меня, тут же испуганно отдернув прохладную, дрожащую руку. На долю мгновения вскинула на меня странный, потерянный взгляд, и юркнула в машину.

А я внезапно понял, насколько сильно она волновалась, не смотря на показную браваду. До дрожи в тонких хрупких пальчиках, до рваного, едва различимого дыхания, до лихорадочного блеска в глазах. Отрицала, не верила, считала меня бессовестным вруном, но сквозь стену отчуждения все равно пробивались сомнения.

Я представил, как она полночи не спала, думая о моих словах, металась по своей маленькой квартирке. Чертовски хотелось обнять ее за худенькие плечи, прижать к себе и сказать, что все будет хорошо, что я буду рядом, все исправлю, верну доверие.

Эх, планы, планы. Пока надо вернуть хотя бы то, что я не имел никакого плана забирать.

Обратная дорога заняла гораздо меньше времени. Будто судьба решила смилостивиться над нами и легкой рукой убрала все препятствия на пути.

Чем ближе мы подъезжали к дому, тем мрачнее и взвинченнее становилась Вероника. Я украдкой бросал на нее взгляды в зеркало заднего вида, и видел, как о горят ее щеки, как лихорадочно блестят грустные глаза.

Даже представить страшно, насколько ей сейчас сложно. Меня самого-то просто трясло, шатало от всего этого.

— Приехали, — зачем-то сказал, когда притормозили возле подъезда. Можно подумать, она забыла, что это мой дом.

Пока я, путаясь в собственных конечностях, выбирался из машины, Вероника продолжала сидеть, растерянно глядя в окно. Все на свете бы отдал, чтобы узнать какие мысли в этот момент бродили у нее в голове. Мне даже показалось, что она сейчас упрется и не захочет идти, и придется мне ее нести на руках, на радость любопытной консьержке, любящей чужие секреты.

— Пойдем? — протянул ей руку, чтобы помочь выбраться из машины.

Она задумчиво посмотрела на нее, потом не глядя нащупала сумочку, лежавшую на соседнем сиденье, и сама легко выскочила на улицу. Все так же не говоря ни слова, нервируя свои угрюмым молчанием.

Почему она ничего не спрашивает. Не ругается? Мне до одури хотелось начать говорить и оправдываться, пытаться объяснить причины, но не мог выдавить ни слова, раз за разом натыкаясь на непробиваемую стену тишины.

В таком же гробовом молчании мы зашли в квартиру. Я не стал дожидаться, пока Вероника разденется, скинул обувь, пиджак и отправился в гостиную, из которой доносился мелодичный голос няни, рассказывающей сказку.

— Ну как вы тут?

— Спасибо, все в порядке. Он уже начал кукситься. Пора укладываться спать.

— Нина Александровна, спасибо, что выручили. Дальше я сам.

Няня была старой закалки и прекрасно разбиралась в полутонах и намеках, поэтому моментально поднялась на ноги, вежливо попрощалась и быстрым, но не суетливым шагом вышла из комнаты, попутно поздоровавшись с Вероникой, которая замешкалась где-то в коридоре.

— Ну, что парень, привет, — протянул Ваньке руку, и тот по привычке хлопнул по ней маленькой ладошкой, улыбаясь так искренне, как умеют только маленькие дети, — сейчас будем знакомиться…

С мамой.

— Вероника, — севшим голосом позвал девушку, думая, что она скрывается где-то в недрах необъятной квартиры, но, когда обернулся, увидел, что она стоит на пороге, прижимая руки к груди и неотрывно глядя на пацана.

На ней не было лица. А, глаза…В них плескалось такое, что невозможно описать словами.

У меня было ощущение, будто кишки на вентилятор намотало, хребет крошится, а легкие вообще перестали выполнять свои функции.

Оставалось только беспомощно наблюдать, как медленно, слегка пошатываясь из стороны в сторону, она подошла к нам, замерла на мгновение, а потом опустилась на колени перед ребенком.

* * *

Нерешительно протянув руку, Вероника коснулась пухлой розовой щечки, проверяя не виденье ли это, не галлюцинация. С тихим всхлипом провела по плечику.

Ванька не любил новых людей, предпочитал отступать, прятаться, ну или на крайний случай просто отворачиваться и делать вид, что никого рядом нет, а тут разулыбался во весь свой не очень зубастый рот и потянулся к ней, будто почувствовал что-то.

Вероника аккуратно посадила его к себе на колени, обняла, не замечая ничего вокруг, а пацан начал увлеченно ковырять простенькое колечко на ее пальце и что-то бубнить, то и дело улыбаясь новой тете.

Она снова сдавленно всхлипнула, но сдержалась, только по щекам покатились крупные, блестящие словно бриллианты слезы. Сердце от этой картины судорожно сжалось, захлебываясь жалостью.

Не должно было быть такого момента. В природе. В принце. Никогда.

Как же я ошибся. Словно последний дебил позволил обвести себя вокруг пальца. Идиот. Поверил младшему брату и наворотил таких дел, что не понятно, как разгребать.

— Вероника, — сам не знаю, зачем ее позвал. Просто не мог молчать. Тишина придавливала к земле, пугала своей необратимостью.

Она подняла почти безумный взгляд, в котором было смешно столько всего: страх и надежда, облегчение и боль, радость и разочарование. Посмотрела на меня, прижимая к себе ребенка и поглаживая его по спинке, а потом чуть слышно произнесла:

— Я ненавижу тебя, Барханов.

И столько обреченности было в ее словах, столько усталой искренности, что я отшатнулся, будто она меня ударила изо всех сил.

— Я все объясню.

— Не сейчас, — остановила, не дала договорить и снова переключилась на ребенка, — зеваешь, маленький? Спать хочешь?

Племяш действительно почти засыпал. Тер глаза, недовольно куксился, но не делал попыток слезть с ее рук и отойти ко мне. Кажется, он, наоборот, решил задремать в уютных материнских объятиях, обретенных спустя столько времени.

— Его пора укладывать. Тихий час.

Вероника молча поднялась с пола, не выпуская из рук сына и наглухо игнорируя мои попытки помочь. Я не лез. Пытался не лезть, понимая, что сейчас ей не до меня. Она взглядом поедала малыша, с затаенным восторгом реагируя на каждое движение.