этот мир таким, каким его следует видеть, – «приемлемым»:

«Осознанность кажимости. В каких чудных и новых и в то же время ужасных и иронических отношениях с полнотой бытия я ощущаю в себе это знание! Я обнаружил для себя, что старый человеческий и животный мир, да и вся предыстория и прошлое чувственного бытия, продолжает работать, любить, ненавидеть, мыслить во мне. Я внезапно пробудился в середине этого сна, но лишь для того, чтобы осознать, что я сплю и вынужден спать дальше, чтобы не подвергнуться разрушению: так приходится спать лунатику во избежание падения. Что мне теперь кажимость! Конечно, не противоположность некоей форме бытия – что я могу вообще сказать о какого-то рода бытии нечто, что не является предикатом его кажимости! Конечно, не посмертная маска, надетая на неведомый «х», которую при желании можно снять! Кажимость для меня – активная и живая сущность, которая столь далеко заходит в самоиронии, чтобы позволить мне почувствовать, что нет ничего, кроме кажимости и призрачной надежды и мерцающего танца духов; что среди этих сновидцев также и я, «человек знания», есть средство разворачивания земного танца и в этом отношении один из церемониймейстеров бытия и что возвышенная последовательность и единство знания, вероятно, есть и останутся первейшим средством сохранения универсальности сна и всеобщего взаимопонимания всех этих сновидцев, а тем самым и длительности сновидения» (ВН, 54).

«Я хочу более и более учиться видеть, что именно является в вещах необходимым, а также прекрасным – так я стану одним из тех, кто делает вещи прекрасными. Amor fati: да будет это отныне моей любовью! Я не хочу разжигать войн против уродливого. Я не хочу обвинять, я не хочу даже обвинять обвиняющих. Путь моей единственной формой отрицания станет сторонний взгляд! И в конце концов: я хочу отныне и во веки веков только утверждать!» (ВН, 276).

Этот последний отрывок был написан в день Нового, 1882-го года; за шесть месяцев до этой даты мысли, зреющие в нем, оформились в идею вечного возвращения. Она явилась конечным продуктом его изучения Древней Греции и стала фундаментом для «Заратустры». Самый момент, когда эта идея озарила его сознание, сохранился в его памяти вплоть до написания следующих строк «Ecce Homo»:

«…идея вечного возвращения, крайняя формула утверждения, которая вообще достижима, явилась в августе 1881 г.: она была нацарапана на клочке бумаги с припиской: «6000 футов по ту сторону человека и времени» (ЕН-З, 1).

Она снабдила Ницше новой картиной неметафизической действительности, примирила «становление» и «бытие», дала взгляд на цели человечества. В «Веселой науке» эта идея возникает в виде простого предположения «а что, если?..»: ее полное осмысление могло произойти только после того, как была отчетливо сформулирована теория воли к власти и сверхчеловека. А между тем в конце «Веселой науки» это «а что, если?..» предстает странной загадкой для всех читателей:

«Самая тяжелая ноша. А что, если однажды днем или ночью к тебе в твоем уединенном одиночестве приполз бы демон и сказал тебе: «Эту жизнь, какой ты живешь сейчас и какой жил прежде, тебе придется прожить снова и снова, бессчетное число раз; и в ней не будет ничего нового, но каждая боль, и каждая радость, и каждая мысль, и вздох, и все невыразимо малое и великое в твоей жизни должно будет возвращаться к тебе, и все в той же череде и последовательности – такой же паук и такой же лунный свет среди деревьев, также и это мгновение, и сам я». Вечные песочные часы существования будут переворачиваться снова и снова – а с ними и ты, пыль пыли! Разве не падешь ты ниц и не будешь скрежетать зубами и проклинать демона, так сказавшего? Или же ты пережил однажды невероятный момент, когда ты ответил бы ему: «Ты бог, и никогда не слышал я ничего божественнее!» Если эта мысль овладела тобой, то она, как ты сейчас, преобразила и раздавила бы тебя; вопрос всего и вся – «хочешь ли ты этого снова и снова, бессчетное число раз?» – лег бы тяжелейшим грузом на все твои действия. Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать ничего большего, нежели этот окончательный приговор и печать на нем?» (ВН, 341).

Глава 10

Лу Саломей

Кого более всех ненавидит женщина? Так говорило железо магниту: «Более всего я ненавижу тебя, ибо ты привлекаешь меня, но недостаточно сильно, чтобы притянуть меня к себе».

Ф. Ницше. Так говорил Заратустра

1

К лету 1882 г. Ницше в определенном смысле уже начал трудиться над сочинением «Так говорил Заратустра». Основы этой книги закладывались постепенно, с работы «Человеческое, слишком человеческое» до «Веселой науки», и во многих фрагментах этого последнего произведения уже проявились особенности видения и тона «Заратустры»[47].

Часть первая «Заратустры» была изложена на бумаге в феврале 1883 г. Эти обстоятельства должны помочь нам увидеть «роман» с Лу Саломей в правильной перспективе. Тогда Ницше придавал их отношениям весьма большое значение, и его разочарование в неудаче на какое-то время выбило его из равновесия. Однако нет причин полагать, что все это как-либо изменило его или что его работа начиная с 1883 г. приняла бы существенно иной разворот, если бы встреча с Лу Саломей никогда не состоялась.

Пробыв около месяца с Ницше в Генуе, 13 марта 1882 г. Пауль Рее уехал оттуда и вскоре объявился в Риме. Там, в доме Мальвиды, он познакомился с Лу Саломей и влюбился в нее. Лу (правильно Луиза) родилась в Санкт-Петербурге в 1861 г. и была дочерью русского генерала с гугенотскими корнями. Решив начать самостоятельную жизнь, она вместе с матерью в сентябре 1880 г. покинула Россию, чтобы обучаться в университете в Цюрихе; там она заболела, и один друг дал ей рекомендательное письмо к Мальвиде и предложил поехать в Рим на поправку. Она приехала к Мальвиде в январе 1882 г. и как раз гостила у нее, когда там появился Рее.

Рее предложил ей выйти за него замуж, но она отказалась и ответила встречным предложением жить и учиться «как брат и сестра», взяв в компанию еще кого-нибудь одного. Эта идея удивила Рее (и привела в негодование Мальвиду, когда та услышала об этом), но он принял ее и решил, что третьим компаньоном должен быть Ницше. Ницше покинул Геную 29 марта и направился в Мессину, где пробыл три недели: чувствовал