Сначала Косталь морочит голову отъявленной лицемерке Терезе, затем умело манипулирует влюбленной в него глупенькой провинциалкой Андре. Нам жаль Андре: она страдает и сама напрашивается на страдание. Чем хуже ведет себя с ней Косталь, тем больше она любит эту сволочь. Постепенно «Девушки» превращаются в памфлет против любви как таковой. Пьер Косталь — это Вальмон ХХ века. Надменный обольститель и самовлюбленный хам, он до такой степени подлец, что это делает его неотразимым, подобно Генри Уоттону в «Портрете Дориана Грея». Он играет на женской доверчивости, лжет и насмехается над своими наивными воздыхательницами, которым предпочитает шлюху (18-летнюю Гигиту), как предпочитает общество незаконнорожденного сына обществу чистых поклонниц своего таланта, сходящих по нему с ума, но получающих в ответ только сарказм и издевательства на грани садизма. Что же это за монстр? Да обыкновенный мужчина. «Женщина создана для мужчины, мужчина создан для жизни, в том числе для всех женщин сразу».

Монтерлан развивает любопытную теорию мужской любви. По его мнению, ни один мужчина не хочет, чтобы его любили; влюбленная женщина внушает ему отвращение. «Быть любимым — это состояние, приличествующее женщинам, животным и детям». «Идеальная любовь — это любовь безответная». «Влюбленный мужчина — тот же пленник». Косталь — вовсе не Дон Жуан, это трус, готовый бежать от любви без оглядки. «Девушки» — не просто написанный педерастом трактат о девушках в цвету (достойное завершение начатой Прустом работы) и эпистолярный роман о глупых гусынях, падающих в обморок при виде латентного гея. Это еще и неосознанный манифест, памфлет против взаимности в любви. «Не любить и быть любимым — тяжкий крест, один из худших в жизни. Это вынуждает нас либо изображать ответное чувство, которого мы не испытываем, либо своей холодностью и отказом причинять страдания другому человеку». Если задуматься, эта история двух планет, которым не суждено сблизиться (мужчины происходят с Марса, женщины с Венеры), скорее всего легла в основу освобождения женщин. Высмеивая положение женщин в период между двумя войнами, Монтерлан внес свой вклад в блистательный успех Симоны де Бовуар. Возможно, именно благодаря этому грязному мачо девушки разных стран вскоре возьмут управление миром в свои руки.

//- Биография Анри де Монтерлана — //

Анри де Монтерлан (1895–1972) знал себе цену, обожал корриду и интересовался Древним Римом. Любил спорт, физические упражнения, крепкие мускулы и солнце. И мальчиков. Отмеченный войной 1918 года (подобно Селину и Хемингуэю он был ранен), он ступил на ложный путь, опубликовав «Летнее солнцестояние» («Le Solstice de juin», 1941), в котором выразил горячее желание увидеть обновленную Францию под стягами со свастикой. Цикл «Девушки» — «Девушки» («Les Jeunes Filles»), «Пожалейте женщин» («Pitié pour les femmes»), «Демон добра» («Благородный демон») и «Прокаженные» («Les Lépreuses») — печатался с 1936 по 1939 год и принес автору громкую известность. Драматургия Монтерлана сегодня представляется выспренней и устаревшей, однако после войны его пьесы шли на сцене с большим успехом, а «Город принца-мальчика» («La Ville dont le prince est un enfant»), «Мертвая королева» («La Reine morte») и «Хозяин Сантьяго» («Le Maître de Santiago») считаются образцами классики. В 1960 году он был избран в члены Французской академии, а 12 лет спустя, в возрасте 76 лет, в день своего рождения, покончил с собой, проглотив капсулу с цианидом, а затем выстрелив из ружья себе в рот. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть.

Неужели чтение Бориса Виана остается прерогативой задержавшихся в развитии подростков? Сам Борис Виан не дожил и до 39 лет. Не знаю, может, из простой вежливости следует по достижении этого возраста прекращать читать его книги. Проблема, впрочем, возникла еще при жизни писателя. Сартр пригласил его сотрудничать в «Les Temps modernes», но довольно скоро разочаровался в своем выборе и предпочел Виану свою жену Мишель. Издательство «Gallimard», напечатавшее в 1947 году «Пену дней», не смогло продать тираж и отказалось брать у автора другие романы. Литературный Париж его не понимал. Слишком много шутовства, слишком мало связности и явно недостаточно депрессии. Борис Виан заблуждался, утверждая, что его творчество — это «проекция реальной действительности с ее подогретой искривленной атмосферой на неравномерно волнистую плоскость отсчета, представляющую собой отклонение от нормы». Он настроил против себя всех тех, кого Рабле именовал «агеластами» (не переносящими смех). Он совершал серьезную ошибку, когда устраивал вечеринки с сюрпризами, играл на трубе, пел комические куплеты и заводил пластинки на 78 оборотов; он слишком мало принимал себя всерьез, чтобы ждать того же от других. Франция — такая страна, где писателей, вздумавших веселиться, сурово наказывают. Мы любим их, когда они смешат нас, но терпеть не можем, когда они смеются сами.

В романе «Осень в Пекине» не упоминается ни об осени, ни о Пекине, — это «новый роман». «Красная трава» — первый пример вымышленной автобиографии, появившейся задолго до Сержа Дубровски[89]. «Я приду плюнуть на ваши могилы» — это Джеймс Болдуин… за шесть лет до первой публикации Джеймса Болдуина. И наконец, «Пена дней», написанная сразу после войны всего за три месяца. Разумеется, это его лучшая книга. Если сегодня еще ведутся споры о Борисе Виане, то лишь потому, что он в 26 лет сочинил этот бесспорно блестящий роман. Чтение «Пены дней» омолаживает. Это особый лосьон, эликсир вечной юности. Надо сказать, что в зависимости от возраста читается он по-разному. В 14 лет «Пена дней» может стать своего рода инициацией, равно как и «Над пропастью во ржи». В 40 лет эта неволшебная сказка волнует совершенно иначе, потрясая нас своей ложной наивностью и обманчивой невинностью. Пожалуй, можно даже заподозрить автора в цинизме: зачем он собственную сердечную одышку превращает в «легочную кувшинку» своей героини Хлои, названной так в честь одной из композиций Дюка Эллингтона. Чем дольше живешь, тем вернее этот текст оборачивается мадленой. Когда я буду перечитывать его в 60, 70, 80 и 90 лет, он позволит мне снова вернуться в мои четырнадцать. Некоторые авторы стареют быстро; другие не дают нам состариться.

Мне хотелось бы подчеркнуть серьезность Виана, раз уж он сам не потрудился этим озаботиться. Наводящий ужас на всех и вся Андре Бретон сказал, что «Пена дней» — «шедевр игривости и поэзии». Прислушаемся к его словам. И напомним, что в 1924 году тот же тиран заявил в первом «Манифесте сюрреализма», что столь «низкий жанр, как роман», может быть оплодотворен только «чем-то чудесным». Дерзкая выходка Виана доказывает, что Бретон был прав, а Сартр ошибался, противопоставляя прозу и поэзию (только роман способен бросить вызов миру, тогда как поэзия — это стремление убежать от мира). Человеком, который в ХХ веке сумел объединить одно с другим, и стал Борис Виан. Возьмем, например, такой отрывок из «Пены дней»: «Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики»[90]. Что это, шутливая словесная игра выпускника Высшей школы искусств и ремесел? Или красота по-бодлеровски двоящихся ощущений? Абсурдистский юмор, достойный Льюиса Кэрролла? Бред придурочного лицеиста? Отнюдь нет. В этом предложении просто-напросто описывается, как солнечные лучи отражаются от раковины и, словно зверьки, играют на полу в круге отраженного света. Кто из нас не видел, как кошка гоняется за падающим из окна солнечным зайчиком? А Виан превратил эту картинку в танец, да еще и добавил к ней химическую метафору «желтой ртути». Его сюрреализм одновременно является и гиперреализмом. Неудивительно, что его редкие художественные полотна напоминают работы Сальвадора Дали и Ива Танги. В знаменитом предисловии к «Пене дней» он открыл секрет своей писательской кухни: это «самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца». Как тут не вспомнить «правдивую ложь» Кокто? Виан-прозаик настолько же привержен реализму, насколько и ирреальности; это политически ангажированный поэт — именно потому, что юмор позволяет ему ощутить свою оторванность от окружающего. Виан — писатель чрезвычайно литературный, который несет чушь, но ни в коем случае не шутит.