Гитлер не скрывал своей враждебности в отношении СССР. Сталин, продолжая старый антифашистский курс Коминтерна, отвечал тем же. Началось быстрое свертывание военных программ Германии на территории СССР, что болезненно переживалось немецкими военными[275]. Кстати, такой поворот дел вряд ли был бы возможен, если бы Сталин коварно спланировал приход Гитлера к власти в качестве «Ледокола революции», который своими победами и дальнейшим поражением обеспечит Сталину мировое господство (такая экзотическая версия развивается В. Суворовым). Как мы увидим, Сталин примется действовать в прямо обратном направлении. В 1933 г. он воспринимал победу Гитлера и разгром Компартии Германии как тяжкое поражение. И это поражение, как в свое время китайская катастрофа, приведет к стратегической переориентации политики и СССР, и Коминтерна.

Итак, вздохнув с облегчением после завершения Первой пятилетки, Сталин обнаружил свою страну во внешнеполитической изоляции. Конечно, Первая пятилетка позволила запустить программу технического перевооружения Красной армии, которая сделает ее «всех сильней» от тайги до британских морей. Но для этого нужно время. А ныне Советскому Союзу необходимо несколько лет без военных тревог. Задача поиска безопасности будет определять внешнюю политику СССР, а затем и стратегию Коминтерна вплоть до 1939 г. В этот период Сталин даже отказался от шагов, которые изобличали бы в нем сторонника мирового расширения коммунистического режима. «Демонстративный интернационализм все более уступал место возрождавшимся традициям русской державности и национализма»[276], — комментирует этот процесс Я. С. Драбкин. Обращение к патриотическим ценностям позволяло Сталину и укрепить свои позиции внутри страны. Создав «социализм в одной стране», Сталин действительно был готов повременить с превращением его в «мировую систему социализма». По крайней мере до тех пор, пока не будут созданы такая индустриальная база и такая военная мощь, при которой равновесие в Европе уже станет ненужным для СССР.

Со времен Религиозных войн поиск безопасности для европейской страны лежит через включение ее в систему союзов. В этом отношении перед Сталиным лежали два пути: или нормализация отношений с Германией несмотря на острый идеологический конфликт с Гитлером и совместная борьба против Версальского договора; или налаживание отношений с Францией и совместная с ней борьба за сохранение Версальской системы. Но защищать Версаль очень не хотелось — слишком много сил было потрачено на борьбу с ним.

В течении 1933 г. советское руководство прощупывало возможность первого пути. В октябре 1933 г., инструктируя наркома иностранных дел М. Литвинова, Политбюро указало, что мы «готовы сделать все необходимое для восстановления прежних отношений»[277] с Германией, о чем Литвинов и сообщил Нейрату. Встреча была теплой, но серьезных последствий не имела. В Германии продолжалась антикоммунистическая кампания, связанная с Лейпцигским процессом.

Гитлер не был намерен мириться с СССР, и в этом был его важнейший внешнеполитический козырь. Никто не будет уступать Германии в ее намерении разорвать путы Версаля, если она будет выступать в качестве авангарда СССР. А вот если Гитлер — будущий заслон Европы от «антиимпериалистической» Азии, то с ним можно обходиться гораздо любезней.

Гитлер играл «анфан терибль», забияку в европейской семье, которому многое прощают ради того, чтобы в семействе не вышло скандала с битьем посуды. Первым делом Гитлер похоронил пацифистские надежды европейских лидеров, вызванные стремлением экономить на вооружениях в условиях кризиса. Либеральные лидеры Европы еще не осознали, что выйти из кризиса можно в обратном направлении — как раз тратясь на вооружения. Европу охватила борьба между пацифистами и «ястребами» — лоббистами возникающего военно-промышленного комплекса.

Еще в 1932 г. премьер-министр Франции Э. Эррио выдвинул проект всеобщего разоружения сухопутных сил в Европе, которое исключило бы возможность широкомасштабной войны в «столице человечества» (заокеанские контингенты и мощные флоты держали бы в узде колониальные народы). На конференции по разоружению, открывшейся в феврале 1932 г., Германия заявила, что в принципе готова принять предложения Эррио, если другие державы сократят свои силы до уровня Германии, установленного Версальским договором. А если уж будет решено сохранить в Европе авиацию и флот, то Германия должна иметь право на свою порцию этих игрушек.

Англичане отметили, что Версальский договор прямо обязывает сократить вооружения только Германии, а со стороны других держав — это знак доброй воли. Лига наций сама решит, как и с какой скоростью приводить к общему знаменателю военную мощь европейских стран. В июле 1932 г. немцы покинули конференцию по разоружению, протестуя против нарушения их равноправия. В декабре 1932 г., когда к власти пришел старый партнер англичан и французов Шлейхер, немецким дипломатам удалось согласовать формулу возвращение Германии к переговорам о европейском разоружении: «равноправие в системе, которая обеспечит безопасность всех наций»[278]. Численности вооруженных сил Германии и других мировых держав будут двигаться навстречу друг другу. Но тут на арене появился Гитлер, и потребовал равенства в силах здесь и сейчас.

Поскольку Эррио к этому моменту уже ушел в отставку, лидерство на конференции и в Лиге наций перешло к британскому премьер-министру Р. Макдональду. Перед ним встала трудная задача согласования интересов многочисленных государств, представленных в Лиге. Устав от бесконечных согласований, Макдональд стал склоняться к идее решения важнейших мировых вопросов «концертом мировых держав», как в старые добрые времена, до Первой мировой войны. Идею подхватил Муссолини, который выдвинул весной 1933 г. идею Пакта четырех: «Четыре европейские державы — Италия, Франция, Германия и Великобритания — принимают на себя обязательство во взаимоотношениях друг с другом осуществлять политику эффективного сотрудничества с целью поддержания мира… В области европейских отношений они обязуются действовать таким образом, чтобы эта политика мира, в случае необходимости, была также принята другими государствами»[279]. Предполагалось не только проведение согласованного курса четырех держав, но и обеспечение равенства прав Германии путем пересмотра мирных договоров, то есть Версальской системы. Инициатива Муссолини придала идее новое звучание — Лига наций должна была стать орудием блока либеральных и фашистских режимов (двое надвое). Пакт был подписан 15 июля 1933 г. в Риме на уровне министров иностранных дел. Но ратифицирован он не был.