– Стандартные вопросы, так положено, – сообщает он.

Потом смотрит на меня, будто взвешивает, говорить или нет. Я узнаю этот взгляд.

– Ну?

– А вот с Элис плохо. – Люк на мгновенье опускает глаза. – Она в реанимации. Прокол легкого, несколько сломанных ребер и тяжелая черепно-мозговая травма. Там сейчас твоя мама.

– Черт.

Мне тут же становится стыдно своей первой мысли – значит, я не смогу расспросить Марту о произошедшем в Америке. Затем я напоминаю себе о сделанных там открытиях, и стыд улетучивается.

– Она не Элис, – заявляю я. И добавляю, глядя на растерянного Люка: – В реанимации лежит не моя сестра.

– Что?..

– Она только выдавала себя за Элис. На самом деле это ее подруга, Марта Манро.

– Ей-богу, Клэр, ты стукнулась головой сильнее, чем я думал.

– Звучит дико, понимаю, но я уверена на все сто. – Люк смотрит на меня укоризненно, явно не верит. – Где моя сумка?

– Не знаю. – Он пожимает плечами. – В машине, наверное.

– Привези ее. Мне нужна сумка. Когда поедешь домой, захвати сюда сумку. Это важно. Очень важно. Я покажу тебе свои находки. И ты сам убедишься.

– Слушай, Леонард просил передать, чтобы ты не отвечала на вопросы полиции, – резко меняет тему Люк. – Я так понимаю, он сперва хочет сам с тобой поговорить. Что произошло? Почему ты мчалась, как ненормальная? Неужели ты их не видела?

Я недоверчиво фыркаю.

– Конечно, не видела. Сначала. Идиотский вопрос.

– Почему ты так летела?

– Я боялась.

– Чего?

– Марты. Элис. Зови эту гадину, как хочешь. Я боялась того, что она может натворить.

Разговор прерывает скрип двери, входит медсестра.

– Мне послышались голоса. Как вы? – произносит она и откуда-то из-за кровати достает тонометр. – Давайте-ка я вас осмотрю.

– Я схожу вниз, к Ханне, – встает Люк. – Не нужно ей просыпаться в одиночестве. Я сидел с ней вчера, пока она не уснула.

– Хорошо. – Я не могу его за это упрекать. Потребности Ханны важнее моих. – Передай ей, что я ее люблю. Может, мне тоже разрешат ее навестить.

– Ты сейчас не в том состоянии, – резко отвечает Люк, потом лицо его смягчается. – Подождем вердикта докторов после утреннего обхода. Они обещали отпустить Ханну домой, если все будет хорошо. А вот насчет тебя я не уверен. – Он смотрит на медсестру.

– Это решать врачам, – говорит она. – Простите.

– Я приду, когда узнаю новости, – кивает Люк и умолкает. Вроде бы хочет меня поцеловать, но лишь стискивает мне ладонь. – До скорого.

– Не забудь мою сумку! – кричу я вслед.

Люк уже в дверях поднимает руку – помню, мол, – а я все думаю, заглянет ли он по пути к Марте. Неужели она что-то для него значит? Неужели я значу меньше? Не знаю, но между нами разверзлась пропасть, и мы оба не понимаем, как ее преодолеть. Из наших отношений исчезло что-то важное…

Следующие несколько часов я то погружаюсь в сон, то вновь из него выплываю. Приносят поднос с завтраком. Я не особенно голодна, поэтому вяло ковыряюсь в тарелке с кукурузными хлопьями и съедаю половину банана. Чашка чая, следующая за ними, радует меня куда больше. Я включаю телевизор и жду Люка. Когда он придет? Я жажду новостей о Ханне и очень хочу ее увидеть, хотя понимаю, что мой вид – бинты, больничная койка – может напугать дочь. Был бы у меня мобильный, отвлеклась бы на звонки. Первым делом позвонила бы Пиппе – узнать, как Хлоя, и попробовала бы убедить подругу в своей непричастности к истории с ее машиной.

Сегодня ко мне обязательно придут из полиции: спросят и об этом, и об аварии. Как объяснить, почему я влетела в ворота на такой большой скорости? Если бы я притормозила, ничего бы не произошло.

Я вновь мысленно перебираю вчерашние события. Интересно, почему у нас дома с самого утра оказался Леонард? И что делали у ворот Марта с Ханной? Тут я вспоминаю про сообщения с угрозами. Господи, неужели Марта специально привела Ханну к воротам? Чтобы осуществить угрозу? Но зачем же тогда она сама прыгнула под колеса и, если я правильно помню, попыталась убрать дочь с моего пути? И ведь был еще телефонный разговор. Тебе не меня надо бояться.

У меня перехватывает дыхание. Марту и Ханну могли толкнуть под машину. Кто? Кто намеренно поставил бы под угрозу жизнь ребенка? Попытка убийства, вот как это называется.

Нужно поговорить с Мартой.

– Клэр, милая, ты очнулась. – В палату заходит мама и сразу меня обнимает, я даже поздороваться не успеваю. – Как ты? Я заходила ночью, но ты спала. Медсестра уверила, что с тобой все будет хорошо.

– Так и есть. Я в порядке. За исключением вот этого. – Я киваю на загипсованную руку. Потом внимательно смотрю на маму. – Я не специально на них наехала, мама. Ты мне веришь?

– Конечно, верю. – В ее глазах застыла боль. – Только не могу понять, почему ты так мчалась.

Объяснить, что я боялась за семью? Боялась Марты? Нет. Если мне не поверил Люк, то мама тем более не поверит.

– Не знаю, – безжизненно отвечаю я. – Как Элис?

– Не очень. – Мама присаживается на кровать, берет меня за руку. – Ее сейчас держат на больших дозах морфия.

– Она без сознания?

– По словам врачей, то забывается тяжелым сном, то приходит в себя. Пока Элис ни слова не сказала. Даже когда она просыпается, то будто бы не до конца. Не знаю… – Голос мамы обрывается. – Не знаю, понимает ли Элис наши слова. Она просто смотрит, а потом молча отводит глаза.

– Это, наверное, из-за морфия, – успокаиваю я. – Что говорят врачи? Какие прогнозы?

– Мозг – удивительный орган, иногда ему для восстановления просто нужно время. За ней внимательно наблюдают. – На этот раз глаза мамы наполняются слезами, она смахивает их платочком, вынутым из рукава.

– Что Элис и Ханна делали у ворот? – нерешительно забрасываю я пробный шар.

– Не знаю. Я думала, Элис разговаривает с Леонардом в гостиной.

– А он почему приехал с самого утра?

– Привез мне бумаги на подпись, – туманно сообщает мама. – Думаю, надумал застать тебя перед работой.

– Мог бы просто позвонить. Да и бумаги передать со мной, вечером. Мы бы увиделись с ним в конторе. Странно это как-то, тебе не кажется?

– Представь себе, не кажется! Он имеет право приезжать, когда считает нужным. И не обязан получать у тебя допуск. Сама задавай Леонарду такие вопросы при встрече, он скоро явится. Я начинаю сомневаться в твоей вменяемости.

Мама отходит к окну. Плечи у нее вздымаются и опадают, она пытается обуздать гнев.

– Мама, я хочу тебя спросить…

– Не надо. Ничего не спрашивай. Я не в состоянии отвечать.