гробницы погребенных там правителей Македонии, грабя сокровища и нагло разбрасывая кости»[774]. У Андроникоса появилось письменное свидетельство, объясняющее появление разбитых надгробных стел, о которых он размышлял последние 20 лет. Он считал, что осквернение не ограничивалось царскими гробницами и распространялось и на кладбище. «Свет, который проливал текст Плутарха, освободил мою мысль, – писал он позднее в своих мемуарах, – все осветилось, стало простым и само собой разумеющимся»[775]. Отсюда следовало, что он раскапывал не захоронение неведомого македонянина, а не что иное, как Эги – древнюю столицу македонского царства. Хаммонд был прав! Более того, размер и конструкция кургана, воздвигнутого уже после катастрофического разграбления кладбища, наводили на мысль, что в нем вполне может лежать один из царей. Когда Андроникос опубликовал эти идеи в своей регулярной газетной колонке и в научном журнале, ожидания от следующего археологического сезона взлетели до небес, породив новые надежды, но также усилив давление на исследователя[776].

Команда Андроникоса вновь приступила к работе в последние дни августа 1977 года, когда экскаватор разобрал большую часть земляного массива кургана. Сосны, посаженные в 1950-х годах, падали одна за другой, пыль и песок прилипали к телам археологов, наблюдающих за работой. Они неотрывно следили за отвалами земли, чтобы не пропустить артефакт или даже малейший намек на древнюю деятельность. Раскопки снова сосредоточились в центре кургана, где, по мнению Андроникоса, скрывалась гробница. Первой обнаружилась куча необработанных камней, уложенных горизонтально – так, чтобы образовался плоский уровень; некоторые свидетельства указывали, что у сооружения были стены около 20 метров в длину и три метра в высоту. Сначала решили, что это крыша, скрывающая гробницу, но находка оказалась обманкой: на самом деле археологи откопали простое каменное ядро, вокруг которого был построен эллинистический курган. После 35 дней работы и удаления 18 тысяч кубометров земли команде удалось вскрыть значительную часть древней поверхности, затем вглубь подвели пять пробных траншей, надеясь попасть в подземную камеру[777]. Однако они никуда не привели, вокруг была лишь почва. После 25 лет ожидания Андроникос обнаружил, что сидит на краю траншеи, глядя в безнадежную пустоту и обхватив голову руками. Уже стоял октябрь, и никаких признаков захоронения. Кое-кто из коллег Андроникоса по университету начал подшучивать над ним. «Манолис, когда найдешь гробницу, дай нам знать», – сказал один из них[778].

Однако даже такой результат принес не только разочарование, но и пользу. Андроникос внимательно присмотрелся к слоям мрамора и каменной крошки, которые обнаружились во второй траншее, шедшей с юга к центру. Такие материалы позволяли предположить, что где-то поблизости, ближе к периферии кургана, когда-то велась строительная деятельность. Слой утончался к востоку, но продолжался на юго-запад, так что археологи вырыли еще одну траншею дальше на запад, чтобы проследить направление и обеспечить доступ в следующем сезоне. И тут появилось нечто многообещающее. В насыпи обнаружили меньший, более древний курган, покрытый красной землей, что выделяло его под слоями песка, гравия и гальки более позднего эллинистического кургана. Это открытие сделали 11 октября, когда утро уступало место еще одному душному дню, а экскаватор прекратил работу. Он продвинулся примерно на 10–20 метров вглубь большого кургана, и рабочие с археологами собрались вокруг только что обнаженного участка – верный признак чего-то интересного. Они обнаружили верхнюю часть стены из сырцового кирпича, ее западная сторона была голой, но верхнюю поверхность и восточную сторону покрывала шероховатая штукатурка. Эта грубая конструкция вряд ли была гробницей, но ее нашли первой, и это вызвало всеобщее волнение.

Команда продолжала обследовать окрестности, и теперь все происходило быстро и интенсивно. В девяти метрах к северу археологи наткнулись на выжженное пятно с остатками костей, пепла и битой глиняной посуды, что, возможно, свидетельствовало о жертвоприношениях, которые возникли раньше эллинистического кургана – во второй половине IV века до н. э., около 340 года. Ниже обнаружилась еще одна стена из сырцового кирпича, которая оказалась продолжением стены, найденной ранее. Рядом нашлось второе место сожжения жертвенных даров, а затем, к юго-западу, – известняковые фундаменты другого здания. Оно было квадратной формы, почти 10 метров в поперечнике, и более поздние раскопки обнаружили в его фундаменте несколько мраморных архитектурных фрагментов, которые когда-то были частью надстройки. Сделали предположение, что это героон – святилище для поклонения мертвым; и оно находилось на краю более раннего кургана. Его разрушили еще в древности, но казалось очевидным, что похороненный здесь человек был важной персоной[779]. Почти рядом, но глубже (то есть его, скорее всего, построили первым) нашли следующее сооружение – прямоугольный каменный корпус, увенчанный несколькими крупными пористыми плитами. Это была усыпальница.

После нескольких дней тщетного всматривания в песок и гравий команда едва могла поверить своим глазам, но открытия на этом не закончились. Та странная стена из сырцового кирпича, с которой они столкнулись в начале, на самом деле была пристроена к другой гробнице, намного большей и грандиозней, чем первая. Эту примечательную стену, как оказалось, построили над фасадом гробницы в качестве парапета, удерживающего насыпанную сверху землю кургана. Последние дни раскопок, как это часто бывает при археологических исследованиях, оказались самыми захватывающими. В течение дня разочарование и уныние сменились оптимизмом и предвкушением новых находок.

Гробница меньшего размера (Гробница I) была первой, в которую они вошли. В древности ее разграбили; вандалы – скорее всего, галлы – сначала попытались прорубить путь через западную стену, прежде чем сдаться и обратить внимание на плоскую крышу, сломать одну из центральных каменных плит и проскользнуть внутрь. Через внешние отверстия засыпалось много земли, но перед возведением нового, большого кургана местные жители заложили их собранными в окрестностях камнями. Андроникос просто убрал их, чтобы получить доступ. Взгляд его сначала был устремлен в землю, где среди комков почвы валялись кости и разбитая керамика. Несколько мгновений спустя он поднял голову, чтобы осмотреть стены. Они были окрашены: насыщенный кроваво-красный для нижнего регистра, украшенная грифонами и цветами синяя полоса посередине, а на белых верхних частях вырисовывалось что-то необыкновенное – изящно нарисованные мифические фигуры. «Сразу было понятно, что расхитители гробниц тщательно выполнили свою работу, – писал Андроникос о своей находке, – но в то же время мы увидели, что они оставили нам самое ценное в гробнице – великолепное и завораживающее живописное убранство»[780]. Древнегреческие картины редко доживают до наших дней, а здесь сохранилась работа настоящего мастера. Схематические очертания будущей росписи вырезались по влажной свежей штукатурке, слои краски наносились уверенной рукой. Сцена была популярной и связана с мифами о подземном мире. Аид вырвался из своих подземных владений, его колесница запряжена упряжкой бессмертных белых лошадей, в объятиях он сжимает свою добычу – деву Персефону, которая всего несколько мгновений назад собирала цветы с подругами на блаженном лугу. Художник решил изобразить сам момент похищения: вот Персефона с развевающимися волосами протягивает закованные в браслеты руки в надежде на спасение, на ее лице застыло леденящее выражение, что-то среднее между шоком, ужасом и обреченностью – принятием своей неминуемой судьбы, ее тело застыло от страха. Одна из ее подруг на полу у колесницы, с обнаженной грудью, с рукой, поднятой перед лицом в жесте защиты и последнего прощания. Насыщенный пурпур плащей, одинаковые каштановые волосы Аида и Персефоны, а также красно-коричневый цвет колесницы кажутся яркими вспышками на призрачно-белом фоне. Взгляд Аида неумолим, с Персефоной в одной руке, скипетром и поводьями – в другой, он гонит коней вперед, и их путь направляется быстроногим Гермесом – проводником душ – к Дому Смерти, царству праха и тьмы, конечному пункту назначения. На восточной стене Деметра, мать Персефоны, изображена сидящей на камне, ее благоуханные одежды туго обтягивают тело, а янтарные волосы обрамляют искаженное горем лицо. На южной стене можно различить контуры других богинь, вероятно трех Мойр, напоминающих о том, что судьба предопределена с рождения, а подземный мир является местом последнего упокоения для всех. Росписи, обнаруженные в сезоне 1977 года, несомненно относятся к шедеврам античного искусства[781].

Похищение Персефоны. Роспись в Гробнице I, Вергина. Wikimedia Commons

Вскоре археологи вернулись к вопросу, кто же здесь похоронен. Богатый декор подсказывал, что это лица, связанные с царским домом. При раскопках внутри обнаружили несколько поврежденных погребальных принадлежностей, ускользнувших