предметы, чтобы безопасно их вывезти: огромное количество артефактов складывали в коробки из-под молока и моющих средств, но контейнеров не хватало. Когда археологи выносили их наружу, шествуя, словно в торжественной процессии, перед их глазами все еще стояла картина древних и вновь обретенных чудес.

В первые дни работы саркофаг оставался нетронутым, по-прежнему плотно закрытым, и Андроникос подозревал, что в нем находится самое ценное сокровище погребальной камеры. Когда он почувствовал, что время пришло, археолог с несколькими избранными коллегами спустился в гробницу. Они собрались вокруг саркофага и начали поднимать крышку. Интуиция не подвела Андроникоса: внутри мраморного футляра оказался потрясающий золотой ларнакс[790] из золота в 24 карата, весивший почти 8 килограммов. Это было удивительное произведение древнего мастера – с тисненым цветочным орнаментом по бокам, прикрепленными цветочками из стеклянной пасты и ножками в виде львиных лап. Наверху – символ сияющей звезды или солнца. Этот мотив часто встречается на македонских монетах и щитах, его позже стали называть Звездой Вергины или Солнцем Вергины.

Ларнакс осторожно поставили на пол, а затем открыли. «Глаза наши чуть не вылезли из орбит, а дыхание перехватило, – пишет Андроникос, – ошибки быть не могло: внутри оказались аккуратно сложенные обугленные кости, еще сохраняющие цвет пурпурной ткани, в которую их когда-то завернули. В одном углу лежал очень тяжелый золотой венок, теперь смятый, но некогда он находился поверх останков. Мы закрыли ценный ларец, накрыли его и поставили во внутренний угол погребальной камеры»[791].

Команда вернулась на поверхность, чтобы оправиться от потрясения, вызванного открытием, и успокоиться. Андроникос вскоре отошел от остальных. Он обдумывал все увиденное, по очереди перебирая каждую улику, и постепенно формировал рабочую гипотезу о том, кем являлся человек, похороненный в этой гробнице. Погребальный инвентарь соответствовал царскому статусу и датировался примерно третьей четвертью IV века до н. э. «Все указывало на то, что мы нашли царскую гробницу, – с волнением писал позже Андроникос, – и если наша датировка предметов была правильной, то… Я не смел даже думать дальше. Впервые по моей спине пробежала дрожь, словно ударило током. Если датировка… и если это царские останки… тогда… держал ли я в руках кости Филиппа? Мысль была настолько пугающая, чтобы мой мозг отказывался ее принять»[792].

И все же в гробнице его ждало еще одно откровение, ведь до сих пор они не исследовали вестибюль. Команда не слишком надеялась на то, что там есть что-то интересное, такие места обычно остаются пустыми. Не желая открывать смежные мраморные двери, которые соединяли вестибюль с главной погребальной камерой, Андроникос попытался убрать один из камней перегородки. Двадцать первого ноября он просунул голову в отверстие, и ему предстало неожиданное зрелище: прямо перед ним оказался еще один саркофаг, вторичное захоронение. Разглядывая свод в свете фонаря, он увидел, что отделка помещения роскошнее, чем первого. Качественно сделанная штукатурка была окрашена белым цветом в нижних частях и красным в верхних. Там, где сводчатый потолок переходил в стену, шла декоративная лепнина, а под ней по всему периметру камеры – декоративная полоса розеток; по ее длине были набиты гвозди – свидетельство того, что когда-то со стен свисали ткани и, возможно, некие предметы. Среди кусков обвалившейся штукатурки можно было увидеть россыпь маленьких золотых дисков с тем же символом сияющей Звезды / Солнца – вероятно, они были нашиты на утраченный тканевый балдахин или тент над саркофагом, и по мере истлевания ткани блестящие капли золота падали на землю[793]. Андроникосу удалось пролезть в дыру и на цыпочках пробраться в центр новой камеры. Сначала он осмотрел наружную дверь, которая слегка наклонилась внутрь, но казалась устойчивой. Затем он обратил внимание на внутреннюю дверь позади себя, которая вела в главную погребальную камеру. «Порог, – писал археолог, – был заставлен предметами. Копье, сосуды из алебастра, кипрская амфора, а в левом углу, между косяком и дверью, я заметил примечательный золотой объект с изящным орнаментом и рельефными сценами»[794]. Андроникос опознал его – это был горит, изысканный золотой колчан для лука и стрел, престижное оружие скифских конных лучников. Среди сгнивших остатков деревянных сундуков и ящиков нашлось и другое вооружение: позолоченные поножи (причем для левой ноги выше и шире, чем для правой), нагрудник в форме полумесяца, несколько железных наконечников копий и золотые крепления для кожаного нагрудного доспеха. Перед саркофагом лежало множество элементов из слоновой кости и позолоты, и Андроникос предположил, что они принадлежали еще одному пиршественному ложу.

На следующий день команда вскрыла саркофаг. Он был покрыт остатками от цветов и злаков, а рядом на полу валялся смятый венок из золотых веток мирта[795]. Примечательно, что в каменном саркофаге тоже находился золотой ларнакс, поменьше и проще, чем первый, но с тем же символом Звезды / Солнца на крышке. Однако самое удивительное ждало внутри. В отличие от первого ларнакса, здесь сохранилась золотая и пурпурная ткань, которой были обернуты кости; после разворачивания и консервации на ней обнаружили цветочный мотив из листьев аканта, вышитый золотом, – еще одна уникальная находка. Рядом с кремированными костями лежала золотая диадема – сплетение тонких ветвей и усиков, с цветами и пальметтами, вырастающими из густых зарослей на сверкающих золотых стеблях, миниатюрная пчела и птичье гнездо, изображенные среди сверкающих трав и листьев. Качество было потрясающим, это, несомненно, самое изысканное украшение, когда-либо обнаруженное в Македонии. Находки позволили получить больше информации о гробнице в целом, но также создали новые проблемы для ее интерпретации. Погребальный инвентарь в вестибюле представлял собой причудливую смесь элементов, типичных как для женских, так и для мужских погребений. Предварительное исследование останков в этом, более позднем погребении показало, что они принадлежали молодой женщине, которой на момент смерти было около 20 лет[796]. Андроникос решил, что это могла быть одна из жен Филиппа. Он полагал, что оружие могло принадлежать ей, но все же считал более вероятным, что оно принадлежало царю и находилось в вестибюле как некий избыточный инвентарь[797]. Находка дополнительного захоронения стала достойным завершением археологического сезона, уже и так необычайного.

После краткого релиза о находках 24 ноября в Салониках организовали пресс-конференцию. В преддверии этого события Андроникос провел много бессонных ночей, изучая данные и подбирая аргументы, которые дали бы достаточно оснований, чтобы опознать умершего в главной погребальной камере как Филиппа. Интуиция должна быть под строгим контролем научного анализа. Утром перед конференцией Андроникос все еще колебался, стоит ли публично высказывать свои мысли, поскольку некоторые из его коллег сомневались в правильности идентификации. Он сообщил об этом президенту Греции и премьер-министру, и они убедили его выступить перед общественностью со своими доводами[798]. Андроникос последовал их совету. Он предстал перед переполненным залом и рассказал об открытии, сделав акцент на находках и их чудесной сохранности. Вопрос о личности похороненного в гробнице был неизбежен, и Андроникос не стал уклоняться от этой темы. «Основываясь на надежных археологических доказательствах, – резюмировал он, – я считаю, что имею право определить эту гробницу как могилу Филиппа II»[799].

ДВА ФИЛИППА

Теперь теория Андроникоса оказалась в центре внимания академического сообщества. Как и следовало ожидать – но это было действительно необходимо, – каждая гипотеза должна пройти экспертную оценку. То, что найдено именно царское захоронение, признали почти единодушно: на это указывали остатки необычайного костра, покрывающего свод, богатство погребального инвентаря, не говоря уже о размере кургана и его местонахождении там, где находилась, по новым сведениям, столица Эги. И безусловно, речь шла о царской династии Аргеадов. Основываясь на находках, Андроникос датировал захоронение 350–325 годами до н. э., но другие исследователи впоследствии утверждали, что установить столь жесткие хронологические рамки невозможно. Датировка некоторых артефактов, скелетного материала и даже постройки самой гробницы могут определяться по-разному, некоторые эксперты отмечали, что временной интервал можно раздвинуть вплоть до конца IV века до н. э. А тогда гробница могла принадлежать не Филиппу, а его сыну Арридею.

Недееспособный Арридей был возведен на престол после безвременной смерти Александра в Вавилоне в 323 году до н. э. Он взял тронное имя Филипп III и позже разделил царство с малолетним сыном Александра – Александром IV. Оба они были просто марионетками в недолгой борьбе за власть, которая охватила Македонскую империю, и в конце концов оба были убиты. Арридея-Филиппа похоронили в Эгах где-то в конце 317 года