— Э-э, вспомнил! — рассмеялся Керим. — Когда это было! Теперь другое время на дворе. — Он почти в открытую издевался над немощным Долгоруким. — Если не поможешь мне бабки вернуть, значит, плохи твои дела, значит, придется мне новую крышу искать, Долгорукий.

Но тот словно не замечал издевательств:

— Кармен, что ж ты не предлагаешь гостю чаю? А может, кофе, Керим?

«А ведь он боится меня, боится, что я отколюсь, и он останется на бобах, — злорадно подумал Керим. — Ишь, засуетился: чаю, кофе». Вместо ответа он нагло уставился на Кармен, хотя та была не в его вкусе — слишком худая:

— Это что, Долгорукий, внучка твоя? Красивая!

— Да нет, не внучка — сожительница, — ответил Долгорукий, кутаясь в одеяло. — Что, понравилась? — и смиренно попросил: — Помоги ей, когда я загнусь.

— А как же, обязательно. Она, бедная, поди и забыла, что такое мужская солидарность. Это когда один платит, а другой трахает, — и Керим расхохотался, даже слезы на глазах выступили. Разве не ясно, что Долгорукий весь вышел, что ему никогда уже не подняться и незачем тут перед ним расшаркиваться.

Долгорукий, к его удивлению, тоже рассмеялся, словно шутка его и не касалась.

— Короче, пока! — Керим встал. — Скажи своим людям, чтобы больше ко мне за твоей долей не приходили, я другую крышу нашел. А то и вообще никому не буду платить. А внучку твою или там любовницу, мне один черт, пригрею, место найдется.

И, не прощаясь, Керим вышел из комнаты. Тотчас же Долгорукий бодро выскочил из-под одеяла, подбежал к окну и махнул старшему охраннику: пора! Отдавай команду.

— Иди, задержи его на пару минут, — шепнул он Кармен.

Та догнала Керима и встала у него на пути.

— Что тебе? Иди старичка погрей, — Керим еще раз ощупал ее взглядом.

«Нет, — решил он, — мне она не пара: слишком сильный характер и твердый взгляд. Женщина должна быть упруга телом и мягка характером».

— Я стол приготовила, ждала, — улыбнулась ему Кармен. — Может, не станете так торопиться? Зачем обижать старика? Все мы постареем когда-нибудь, если только посчастливится умереть своей смертью.

— Надоел он мне! — отстранил ее Керим. — Пусть скорей помирает, чтобы под ногами не путался!

Он вышел из дому и опешил: на него смотрело добрых три десятка стволов. А какой набор оружия — раньше он ничего подобного не видел. Это была сила, способная перемолоть многое. У Керима вдруг запершило в горле, словно он проглотил сухую корку.

«Е-мое! Откуда их столько взялось? — металось в голове. — Что это значит?»

— Это вроде парада в вашу честь, — объяснил ему старший охранник. — А вообще-то ребята прибыли к ужину. Босс любит ужинать с ними за одним столом.

«Ребята» стояли, держа наперевес стволы, нацеленные в грудь Кериму, молча буравили его мрачными взглядами. И Керим понял, как глупо он залетел, недооценив Долгорукого. Тот, конечно, захочет отыграться. Как? Да при первой же возможности сдаст, хотя бы тем же наркодельцам. Надо как-то его опередить, поскорее выйти с ними на новый контакт и натравить их на Долгорукого. Пусть друг друга перестреляют, выиграет в конце концов он, Керим.

— Что с тобой, Керим, — услышал он за спиной бодрый голос Долгорукого и резко обернулся. — Тебе нехорошо?

Вор в законе стоял на крыльце голый до пояса и лениво растягивал пружины мощного эспандера — мышцы перекатывались под загорелой кожей. Лишь лицо его, изборожденное морщинами, говорило о прожитых годах, а тренированному телу мог бы позавидовать и сорокалетний мужчина.

«Проклятый старик! — чертыхнулся про себя Керим и, словно сквозь строй, касаясь плечом стволов, нацеленных на него, пошел к выходу. — Ладно, мы еще посмотрим кто кого».

— Керим! — окликнул его Долгорукий. — Ты уж с завтрашнего дня своих людей рано не буди — я на рынок и по другим точкам своих пошлю. Мог бы тебе этого и не говорить, да не хочу, чтобы кровь пролилась.

* * *

Елена проснулась и, еще не открыв глаза, поняла: Малыша рядом с нею нет. Ощущая на себе теплые лучи солнца, сладко потянулась, приподняла веки. И увидела нечто такое, что заставило ее затаить дыхание, опять притвориться спящей.

Малыш, стоя посреди комнаты, совершал плавные движения, словно в каком-то замедленном танце. Движения перетекали одно в другое, сливались и создавали впечатление, что в его теле нет костей.

Несмотря на невысокий рост, он был отлично сложен, под кожей перекатывались упругие мышцы, глаза оставались закрытыми, и непонятно было, как он умудряется не задеть ни одного предмета вокруг себя.

«Интересно, где он этому всему научился? — подумала Елена. Пока Малыш рассказывал ей о себе не так много, как ей бы хотелось. — Ничего, всему свое время, — успокоила себя, — расскажет».

Наконец Малыш замер, открыл глаза, посмотрел в ее сторону. Решив, что она еще не, проснулась, взял одежду и скрылся в ванной комнате. Он давно уже не проделывал обязательного утреннего минимума упражнений, позволяющих поддерживать тонус и быть в хорошей физической форме. Лишь сегодня, после трудной, но удачной операции — деньгами теперь на ближайшее время они были обеспечены — позволил себе и с утра отдать дань тому занятию, которое и создало его, Малыша, таким, каким он был сейчас.

Когда-то отец рассказывал ему о некоем племени из Камбоджи, люди которого преспокойно бродили по Сайгону без оружия — с ними не хотели связываться, их опасались даже те, у кого были в руках автоматы.

— А почему? — требовал объяснений Малыш, и отец начинал очередной рассказ.

Для Малыша эти истории были куда интереснее всех сказок вместе взятых. Чаще всего речь шла о загадочном малочисленном племени владевшем секретами защиты и нападения без оружия.

— Ты должен встать и развести в стороны полусогнутые в локтях руки. И простоять так, пока не ощутишь присутствия внутри тебя какого-то шара, шарика. Потом надо попытаться мысленно передвигать его в разные точки тела. Кому удавалось довести это до автоматизма, тот становился страшен в рукопашной схватке. Шарик — это как бы сгусток энергии тела, теоретически он может передвигаться по мышцам со скоростью света, нет, даже быстрее, — со скоростью мысли, многократно увеличивая силу удара.

Малыш всегда стремился до конца постигнуть то, о чем рассказывал отец. Но у него не хватало времени. Он не мог посвятить себя тренировкам полностью, что требовалось, чтобы стать настоящим мастером карате, кунг-фу или каких-либо других видов восточных единоборств. Малыш не считал себя мастером, однако те, кто хоть раз сталкивался с ним на ковре, поражались его борцовскому искусству.

Однажды отец рассказал, откуда у него страшный шрам на животе. Он попал под руку пьяному мужику из того племени.

— Тот просто махнул передо мною своей кистью, и все — у меня был распорот живот! Хорошо, что госпиталь оказался рядом, успели зашить. Искусство этих мастеров умирает, у них нет последователей: молодых убивают на войне или они спиваются. А старики гаснут, потому что они старики. Я могу научить тебя тому, что знаю, — остальному научишься сам.