Днем 12 мая на одной из наших батарей взвился белый переговорный флаг и объявлено перемирие, продолжавшееся более пяти часов сряду. На всех ближайших валах и укреплениях появились зрители: с одной стороны виднелись синие мундиры французов, с другой – серые шинели наших солдат. По всему промежуточному полю ходили рабочие, подбиравшие тела убитых. Наши тела свозились на Николаевский мысок, а оттуда на Северную. Весь мысок был завален трупами.

«Здесь они лежали навзничь, на спине, без всякого порядка, большая часть в своей кровавой одежде: в рубашке или шинели; а иные и в чистом белье, надетом на них товарищами, и со свечой в руке, принесенной теми же товарищами. Можно было заметить, что у иных пальцы сложились знамением креста… Православные люди, солдаты м матросы, подходя к покойникам, грустно и молча смотрели им в лицо и крестились. Почти не произносилось никакого слова на мертвом мыске. Да и к чему было говорить, когда и так, само собой, все рассказывалось этими безмолвными трупами, каждый день прибывавшими более и более… Иного мертвеца уже и не показывали: свернуто было что-то такое в шинели, и шинель была зашита…»

На третий день после боя хоронили генерала Адлерберга с сыном. На Северной стороне города почетный караул ожидал прибытия печальной церемонии. Во втором часу причалила к берегу шлюпка, в передней части которой сидел священнике крестом в руках. На шлюпке виднелись два родных гроба: один черный, бархатный, с телом генерала Адлерберга, другой розовый – его сына. Толпа присутствовавших сопровождала покойников на кладбище, в числе провожавших были и дамы. Скоро залп из ружей возвестил, что тела павших на поле чести, отца и сына, приняты землей…

В Севастополе на несколько дней все затихло. Атакующие и защитники деятельно трудились над земляными работами. Овладев Кладбищенской высотой, французы употребляли все усилия к тому, чтобы утвердиться на этой местности. Они удлинняли траншеи, строили новые батареи, так что с 13 по 25 мая на вооружении осадных батарей явилось 60 новых орудий, в том числе 18 мортир большого калибра. Обороняющиеся также успели построить на Малаховом кургане (Корнилов бастион) блиндажи, в которых могло поместиться до тысячи человек, и прибавили на своем вооружении также 60 новых орудий. Усиленные земляные работы были тяжелы для войск, в особенности теперь, под лучами южного солнца.

С наступлением мая месяца началась сильная жара, появились летние пальто, шинели, белые фуражки, которые по приказу главнокомандующего велено было носить всем солдатам. Для предохранения от зноя разрешалось быть расстегнутым и снимать галстуки. Солдаты большей частью ходили в одних рубашках и старались укрыться в блиндажах не от пуль и осколков, а от невыносимого жара, сильно их допекавшего.

Зной и пыль заменили грязь, и трудно было сказать, что из них лучше.

Третье бомбардирование Севастополя. – Штурм передовых укреплений 26 мая. – Деятельность медиков и сестер милосердия

Успех французов на правом фланге оборонительной линии и занятие ими Кладбищенской высоты значительно возвысил нравственный дух союзников. Они решились теперь перенести свою деятельность на левый фланг нашей оборонительной линии и попытать счастья в отнятии у нас сильно беспокоивших их «трех отроков»: Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета.

Пока укрепления эти находились в наших руках, до тех пор штурм Малахова кургана и Корабельной стороны города был невозможен. Между тем Малахов курган давно сделался пунктом, на котором сосредоточилось все внимание союзников. Находясь на самой высокой местности, укрепление это командовало всем городом, который отсюда мог быть совершенно уничтожен.

С занятием кургана неприятелем оборона Севастополя становилась невозможной или по крайней мере крайне затруднительной. Понятно, что завладение этим пунктом составляло заветную мечту союзников, но они знали, что перед Малаховым курганом лежала еще целая линия передовых укреплений, которыми необходимо было овладеть, прежде чем предпринимать что-либо против самого кургана.

Грозно смотрели эти укрепления в лицо неприятелю. Впереди всех стоял Камчатский люнет, или Камчатка, как прозвали его солдаты. Изрезанный глубокими, издали черневшими амбразурами, он сверкал молниями, посылая в ответ неприятелю свои меткие выстрелы. Амбразуры переднего фаса, ближайшего к неприятелю, постоянно сохраняли глубокое молчание, а выглядывавшие в них неподвижные дула орудий указывали, что, заряженные картечью, они ждут, когда появятся штурмовые колонны, чтобы засыпать их градом чугунных пуль.

Влево от Камчатского люнета находились редуты Волынский, Селенгинский и Забалканская батарея, а правее было расположено шесть больших ложементов, из которых в каждом могло поместиться от 40 до 60 человек стрелков. На ночь эти ложементы усиливались резервами с двумя горными единорогами, вследствие чего неприятель долго считал их не простыми ложементами, а как бы небольшими батарейками, вооруженными артиллерией.

Смотря на передовые укрепления с неприятельской стороны, трудно было допустить мысль о возможности завладеть ими открытой силой. Французы сознавали это и потому, приготовляясь к штурму, решились предварительным бомбардированием сбить стоявшие на них орудия, и если представится возможность, то обратить и сами укрепления в груду развалин.

В три часа пополудни 25 мая загудели выстрелы со всех неприятельских батарей и началось третье бомбардирование Севастополя, более жестокое, чем оба предыдущие. Над городом стоял сплошной гул выстрелов; сильный ветер гнал тучи порохового дыма с Корабельной на Городскую сторону; целый ад снарядов окружал город: над головой лопались бомбы, кругом свистели ядра и, падая в бухту, поднимали воду высокими столбами, огненными змейками вились ракеты в черном дыму, висевшем над городом. Севастополь стонал, как исполин, облепленный вражескими бомбами, ядрами и ракетами.

Самый сильный огонь был направлен на Корабельную часть города, или на левый фланг оборонительной линии, правую же половину союзники почти не трогали. Сначала люнет и редуты – эти три отрока в печи – отвечали смелой и частой пальбой, но через несколько часов выстрелы их стали реже и затем к вечеру совершенно прекратились.

Сосредоточив против Камчатки 48 орудий, французы забрасывали ее снарядами. Не отвечая на выстрелы наших батарей, они сыпали свои снаряды в Камчатку, положив срыть ее с лица земли. Отделив 25 орудий на Селенгинский и Волынский редуты, французы всеми остальными орудиями громили Малахов курган и всю Корабельную сторону города. Дым от выстрелов покрывал собой все батареи, горы, здания и сливался в один непроницаемый туман, изредка прорезываемый сверкавшими огоньками, вырывавшимися из дула орудий. Перекатной дробью звучали выстрелы, один за другим сыпались снаряды, фонтаном подымая землю при своем падении.

Оставлять под таким сильным огнем много людей на батареях значило подвергать их большой убыли. Поэтому еще в самом начале бомбардирования были прекращены все работы и рабочие присоединены к своим командам. В укреплениях было оставлено только самое необходимое число для расчистки амбразур, починки платформ и пр.