Тень за спиной затуманила его мысли, как взбаламученный ил холодную чистую воду. Он не слышал ни звука, только вдруг заметил тень, которая словно обступила его со всех сторон. В то же мгновение цирюльник хищно впился ногтями ему в плечо. Мальчик отдернул пальцы от трупа и поднял глаза. Цирюльник смотрел на него так, как никогда прежде. Это был не тот взгляд, каким цирюльник, упившись пивом, смеривал противников в немецких кабаках. Теперь в его глазах плескалась невиданная злоба, точь-в-точь как мальчик себе воображал. На него глядел сам дьявол.

Цирюльник взял его за шею и крепко сжал. Не ослабевая хватки, вывел мальчика из театра. И отпустил, только когда они оказались за его пределами.

— Это еще не конец, — бросил цирюльник, запирая дверь.

Мальчик опустился на землю, не в силах разобраться в своих ощущениях. Болела шея, и все. Мальчик удивлялся, что взгляд цирюльника не очень-то его напугал. Все случилось точно так, как он себе и представлял.

Снова встав на ноги, он пошел и сел на скамейку возле пруда. Некоторое время спустя из двери дома вышел мессер Алессандро и прошествовал к театру. Его сопровождала целая свита жадных до зрелища студентов, врачей и знатных господ. Проходя мимо, мессер ему улыбнулся с несколько отсутствующим видом. Мальчик кивнул, но не ответил на улыбку.

Скоро все вошли в театр.

В усадьбе у мессера Алессандро были богатые и изобильные огороды, птичник и множество деревьев, на которых зрели оливки и персики. Утопающий в зелени сада дом побелили известью, а между домом и прудом с карпами располагался сарай, где слуги хранили свои инструменты. Ведь для ухода за таким хозяйством нужно много всего — например большая приставная лестница.

Когда мессер Алессандро и его шумная свита исчезли внутри анатомического театра, мальчик пошел в сарай и взял лестницу. Она оказалась большой и тяжелой, а мальчик — маленьким и легким, и тащить ее по тропинке от сарая к театру было невообразимо тяжело. Еще труднее — поднять один конец лестницы и прислонить к стене театра, но кто хочет, тот добивается, как не раз говаривал цирюльник. Лестница весит столько, сколько весит. А ему нужно наверх. Взгляд цирюльника его напугал, но не смог остановить, и он начал карабкаться вверх по лестнице.

Забравшись на самую верхнюю ступеньку, он встал на цыпочки: только так ему хватало роста, чтобы заглянуть за край стены. С его места анатомический театр был виден как на ладони.

Представление шло полным ходом. Мальчик сразу понял: по сравнению с виденными им раньше вскрытиями кое-что изменилось. Медик работал скальпелями лично. Алессандро как раз склонился над трупом, чтобы взрезать живот. Всякое правильное вскрытие начинается с маленького надреза в утробе. Мессер называл эту точку непосредственно под пупком центром кожи.

Мальчик посмотрел на цирюльника, стоявшего рядом с мессером. Взгляд его все еще был темен, но мальчик сомневался, что мысли цирюльника обращены к произошедшему между ними. Мальчик прожил с ним бок о бок два года, не расставаясь ни на день, и хорошо его знал. Он догадывался, в чем причина. Самолюбие. Цирюльник страдал от того, что вынужден уступить свои ножи другому. Мальчик мог подробно разглядеть каждый из них. Ножи лежали там, внизу, блестящие и обоюдоострые. Кто-то аккуратно и красиво разложил их на белой скатерти маленького столика, стоящего возле трупа. Сегодня роль цирюльника сводилась к тому, чтобы подавать мессеру ножи, которые тот просил. Из хирурга его низвели в подавальщики. Он будет наблюдать за вскрытием с близкого расстояния, будет даже причастен к нему, но мальчик уже понял: для цирюльника в отличие от большинства людей вскрытие — это не развлекательное зрелище. Суть вскрытия для него заключалась в рассечениях, в порезах, в дроблении костей. Это захватывающее и поучительное приключение пальцев. Танец ножей. Если что и стоило труда, так это ощущение вспарываемых ножом тканей, а не возможность увидеть скрытое под ними. Уязвленное самолюбие и зависть разглядел мальчик во взгляде цирюльника, покорно стоящего за спиной своего учителя.

Вскрытие длилось пять часов, пока не наступила темнота. Мальчик спустился с лестницы, когда они приступили к голове и глазам. Он не хотел видеть, как будет уничтожено ее лицо. Он пошел к себе и лег спать. Заснув, он видел сны, от которых свербило в носу.

Когда вечером дверь в его каморку рывком отворилась, мальчик не сразу сообразил, что сон кончился и в его каморку ломится явь. Цирюльник воспользовался его замешательством. Он прыгнул вперед и рукой зажал мальчику рот.

— Что ты делал с трупом, щенок? — прошептал он.

Мальчик не мог ответить — цирюльник слишком плотно стиснул его губы.

— Все, все осквернено. Труп предназначен для ножей. Всегда только для ножей. К нему не прикасаются так, как ты прикасался. Что на тебя нашло? Твоя мать говорила, будто в тебе сидит дьявол. Долгое время я думал, что она ошибалась и на самом деле это ангел-хранитель, но, похоже, она все-таки оказалась права.

Свободной рукой он схватил мальчика за горло и стал его душить. Тот вытаращил глаза и в льющемся через окно слабом свете луны увидел, как по щеке цирюльника скатилась слеза — или ему только показалось? Сначала у мальчика закружилась голова. Потом ночь прорезал яркий свет, и снова опустилась тьма, еще чернее прежней.

— Счастье снова меня оставило, — где-то во тьме произнес цирюльник.

Мальчик ощутил, как его трясет и покачивает. Тряска то прекращалась, то начиналась снова. Блеснула первая мысль: «Я спускаюсь под землю, это дорога в ад». Затем ожили его веки. Он несколько раз непроизвольно моргнул, пока веки не начали снова ему повиноваться. Когда моргание закончилось, он стал смотреть. Увидел, что лежит на двуколке. Впереди, спиной к нему, сидел цирюльник и правил ослом. «Значит, мы вместе спускаемся в ад», — подумал мальчик. Он начал озираться, стараясь рассмотреть темные пейзажи. Они ехали по знакомой дороге. Оказалось, дорога ведет вовсе не в геенну огненную, но от того места, куда они направлялись, до нее было рукой подать.

Чтобы спастись, мальчик должен был лежать неподвижно и дышать как можно реже и незаметнее. Он так и делал. Двуколка наконец завернула за угол стены и остановилась на задворках Кладбища невинных. Пока цирюльник копал ему могилу у стены, он лежал не шевелясь. Когда могила показалась цирюльнику достаточно глубокой, он вернулся к двуколке и взялся за мальчишку. Большой и сильный мужчина стащил его с телеги за волосы, будто он не человек, а звериная туша. Мальчик стиснул зубы, чтобы не закричать. Затем цирюльник пинками катил его по земле до могилы и ногами столкнул в яму. Мальчик упал на спину и прикрыл рукой лицо. Цирюльник торопился и сразу начал забрасывать яму землей. Мальчик посчитал себя счастливцем — благодаря темноте он смог прикрыть рот рукой и сохранить немного воздуха для дыхания. Скоро наступила кромешная тьма, а на грудь легла страшная тяжесть. Мальчик прислушивался. Наконец упала последняя лопата земли. Ему тоже досталась неглубокая могила. Он мог расслышать, как цирюльник садится на двуколку и хлещет вожжами осла.