— Прошу прощения, что я так увлечен этим алкалоидом, — сказал Эдвард.

— Я все понимаю, — заверила Ким. — Я же вижу, как ты взволнован. Я восхищаюсь твоей одержимостью.

Они распрощались, и Ким поехала к Бикон-Хилл, чувствуя себя намного более счастливой, чем полчаса назад.

Пятница, 29 июля 1994 года

По мере того, как неделя подходила к концу, возбуждение Эдварда продолжало нарастать. Количество данных о новом алкалоиде увеличивалось экспоненциально. Ни он, ни Элеонор не спали больше четырех-пяти часов в сутки. Они жили в лаборатории и работали так, как никогда в жизни.

Эдвард настаивал на том, чтобы самому выполнять всю работу. Это означало, что он дублировал Элеонор, чтобы быть на сто процентов уверенным, что они не совершают никаких ошибок. В свою очередь, Элеонор проверяла все его результаты.

Занятый сверх всякой меры алкалоидом, Эдвард не имел физической возможности делать что-либо еще. Игнорируя советы Элеонор, а возможно, благодаря им, Эдвард, несмотря на ропот старшекурсников, отказался от чтения лекций. Не осталось у него времени и на стадо его аспирантов и выпускников, работы которых остановились, так как молодые ученые лишились его руководства и не получали от него ни советов, ни помощи.

Эдварда это совершенно не беспокоило. Подобно художнику, охваченному лихорадкой творчества, он был буквально очарован новым препаратом, и его не трогало то, что происходит вокруг. К его неистовому восторгу, структура соединения атом за атомом открывала свой окутанный мраком времен остов.

Ранним утром в среду, проявив чудесные способности к качественному органическому анализу, Эдвард полностью охарактеризовал молекулу как соединение, ядро которого образовывали четыре кольца. В среду днем ему удалось определить как структуру всех боковых цепей, так и места их соединения с полкциклическим ядром. Шутя, Эдвард охарактеризовал молекулу как яблоко, из которого в разные стороны выползли черви.

Эти боковые цепи буквально зачаровывали Эдварда. Их было пять. Одна из цепей содержала четыре цикла и напоминала по структуре молекулу ЛСД. Другая содержала только два кольца и была похожа на лекарство, называемое скополамин. Еще три цепи были похожи по химической структуре на распространенные внутримозговые нейромедиаторы: норад-реналин, допамин и серотонин.

В ранние утренние часы в четверг Эдвард и Элеонор были вознаграждены трехмерным изображением всей молекулы, появившимся на экране компьютера. Этим достижением они были обязаны великолепному программному продукту, наисовременнейшему суперкомпьютеру и, самое главное, многим часам жарких споров, в которых каждый выступал для оппонента «адвокатом дьявола».

Загипнотизированные изображением, Эдвард и Элеонор молча наблюдали, как суперкомпьютер медленно вращает на экране молекулу. Она отливала ослепительными цветами, электронные облака были окрашены кобальтовым синим. Атомы углерода были красными, кислорода — зелеными, а азота — желтыми.

Помассировав себе пальцы, словно он был пианистом, собиравшимся виртуозно исполнить бетховенскую сонату на сценическом рояле «Стейнвэй», Эдвард уселся за свой терминал, подключенный к чудо-компьютеру. Призвав на помощь все свои знания, опыт и химическую интуицию, он заработал с клавиатурой компьютера. Эдвард оперировал молекулой, отщепляя от нее те боковые цепи, которые были ответственны за галлюциногенное действие: цепь, похожую на ЛСД, и цепь, похожую на скополамин.

К его превеликой радости, Эдварду удалось удалить эти цепи, кроме двух маленьких фрагментов ЛСД-подобной цепи, практически не изменив трехмерную структуру соединения и распределение в его молекуле электрических зарядов. Он понимал, что изменение этих параметров преобразит все основные свойства молекулы, а самое главное, лишит ее психотропного эффекта.

С цепью, похожей на скополамин, случилась другая история: Эдварду удалось легко отсечь от этой боковой цепи небольшой фрагмент, оставив на месте довольно значительный кусок. Когда он попытался удалить больше, молекула приняла совершенно другую трехмерную конфигурацию.

После того, как Эдвард максимально укоротил скополаминовую цепь, он перенес основные данные о полученной в результате его манипуляций молекуле в свой лабораторный компьютер. Картинка лишилась части своей зрелищности и красочности, но в каком-то отношении стала еще более интересной. Теперь Эдвард и Элеонор занимались тем, что пытались с помощью компьютера задать формулу синтетического препарата на основе имеющегося природного соединения.

Целью действий Эдварда было лишить соединение галлюциногенных и парасимпатолитических свойств. Именно эти свойства вызывали сухость во рту, расширение зрачков и частичную потерю памяти — то есть те признаки, которые проявились и у него самого, и у Стентона.

Здесь-то во всем блеске и проявились способности Эдварда как специалиста в области органического синтеза. В течение долгого, поистине марафонского пути, с раннего утра четверга до поздней ночи того же дня, Эдварду удалось расписать процедуру получения нужного психотропного агента с помощью имевшихся в его распоряжении реактивов. К утру пятницы он получил первую пробирку необходимого препарата.

— Ну и что вы об этом думаете? — спросил Эдвард у Элеонор, когда они вдвоем как зачарованные смотрели на пробирку. Они устали до полного изнеможения, но никто не собирался спать.

— Я думаю, что это был образчик химической виртуозности, — искренне ответила Элеонор.

— Я не напрашивался на комплимент. — Эдвард широко зевнул. — Я спрашиваю, как вы думаете, что нам делать теперь?

— Я, как консервативно настроенный член нашей команды, считаю, что нам надо исследовать токсичность соединения.

— Давайте так и поступим, — согласился Эдвард. Он поднялся на ноги и протянул руку Элеонор. Они снова приступили к работе.

Окрыленные своими достижениями и охваченные нетерпеливым желанием получить немедленный результат, они забыли о нормальном порядке проведения научного исследования. Разобравшись с натуральным алкалоидом, они не позаботились о том, чтобы провести контролируемую, тщательную проверку, а сразу перешли к общим исследованиям, которые могли дать им возможность судить о силе воздействия препарата.

Сначала они добавляли растворы различной концентрации к культурам некоторых тканей, включая почечную и нервную. Применяя чрезвычайно большие дозы, они, к своей несказанной радости, не обнаружили какого-либо повреждающего эффекта. Они поместили культуры в инкубатор, чтобы время от времени контролировать их состояние.

Затем они приготовили препарат нервного узла Aplasiafasciata и ввели микроэлектроды в спонтанно разряжающиеся нервные клетки. Соединив электроды с усилителем, они вывели картину спонтанной активности этих клеток на экран осциллографа. После этого стали медленно добавлять раствор нового соединения к жидкости, омывающей нервные узлы. Наблюдая нейронный ответ, они убедились, что лекарство действительно обладало биологической активностью, при этом оно не подавляло и не усиливало спонтанную активность нейронов. Вместо этого оно стабилизировало ритм разрядов. Волнение ученых нарастало. Элеонор начала скармливать препарат группе крыс с искусственно индуцированным стрессом, а Эдвард стал обрабатывать новым соединением препараты синаптоса. Первой результата добилась Элеонор. Она убедилась, что лекарство обладает еще более сильным успокаивающим действием, чем натуральный алкалоид.