Родди практически поверил в собственную версию. Но не совсем. Чувство вины по-прежнему временами досаждало. Ел он непрерывно, порой воруя все подряд у соседей по столу. Пожирал даже отвратительную пищу вроде противного мучного блюда из маниоки, вареной брюквы и сардин, к которой никто не хотел прикасаться. Он прославился потреблением в неимоверных количествах шоколадок «Марафон». Однажды съел девять плиток за пять минут. Старый добрый Дом стоял рядом с секундомером и засекал время. После рекорда Родди даже не стошнило. Мог бы съесть еще парочку, если бы в магазине не кончились шоколадки.

Еда помогала, но не могла окончательно излечить от болезни. Вот почему он увлекся политикой и начал помогать людям. Однако и это занятие, приносящее ему большое удовлетворение, не явилось панацеей. Несколько раз в течение уик-энда Родди испытывал желание обратиться к нему, когда они оставались наедине. Но не мог. Не то чтобы испытывал страх. Бланден считал, что остальные, должно быть, благополучно забыли все странные события, происходившие с ними в детстве. Так стоит ли напоминать об этом и будить неприятные воспоминания?

Раздался какой-то звук. Родди спал. Вернее, дремал. Абсолютно голый, он каким-то образом воссоединялся с тем невинным и счастливым подлинным существом, каким был прежде. Он полагал, что завтра появится последний шанс сказать и сделать нечто важное. Должным образом принести извинения.

Бланден увидел в темноте очертания человеческой фигуры и хотел зажечь лампу, стоящую на тумбочке. Однако рука вошедшего твердо легла на его руку. Родди догадался, кто пришел к нему. В краткий миг озарения он понял все. Да, мальчик любил его тогда и продолжал любить долгие годы. Старое чувство пробудилось в нем с новой силой. Это была тихая любовь, когда любовники не стонут от страсти, а скорее шепчутся между собой. Наконец-то одиночеству приходит конец. Имея такого друга, он может многое совершить и принести большую пользу людям.

Однако тяжесть руки любимого все увеличивалась, давя и ломая его пальцы. Родди увидел, как поднимается вверх другая рука, и когда она опускалась, услышал свист воздуха.

Он держал в руке бронзовый подсвечник длиной в один фут и тяжелый, как кирпич. Давно уже обратил на него внимание, находясь в комнате Бландена, и сразу же понял, какую роль ему суждено сыграть. Искушение было просто непреодолимое. Он только опасался, что подсвечник зазвенит наподобие гонга, однако этого не произошло. Раздался лишь звук сильного удара, будто кто-то топнул ногой по тротуару. Ему показалось, что какая-то часть Бландена упала на подушку. Чуть не засмеялся, однако сдержался, потому что смех мог все испортить. Он пока не собирался убивать Бландена. Надо просто убедиться, что тот не будет шуметь и не станет звать на помощь. Короче, не захрюкает, как свинья.

Все шло не совсем как задумано. Приходилось импровизировать, подобно талантливому полководцу на поле сражения. Приспосабливаться к обстоятельствам. В конце концов, порядок не так уж важен. Да, он придает событиям некий блеск и красоту, но не стоит замыкаться на эстетике. Главное — правильно завершить начатое дело и получить удовольствие. Да, можно пожертвовать порядком, но не мастерством исполнения. Надо понять, чего он стыдится. Должно быть, своего маленького члена. Тогда нужно заняться именно этой штукой.

Он включил лампу. Глаза Бландена открыты, он конвульсивно дергается в постели. На лбу, прямо над левым глазом, виден кровоподтек. Кожа рассечена до кости, отверстие заполнено алой жидкостью. Головные раны всегда обильно кровоточат. Сначала ему показалось, что у жертвы просто шевелятся губы. Но… Он приблизил ухо ко рту несчастного. Бланден что-то говорил.

— Любовь… любовь.

На мгновение он растерялся и замер. Потом улыбнулся.

Я проснулся, испытывая паническое чувство страха. Образы сновидений мелькали перед глазами. Мне постоянно снятся кошмары, если я сплю не один. Сад превратился в лабиринт, в котором я наконец заблудился. Началось с того, что смотрю на него из окна, а потом вдруг оказываюсь среди зеленых туннелей. Ищу что-то, преследую какую-то добычу и одновременно убегаю от ужасного зверя. Сразу же понимаю, что я и преследую чудовище, и спасаюсь от него. Если я поймаю монстра, то он схватит меня, убьет и съест. Дико ору. Кто-то кричит рядом со мной.

Суфи.

Я весь мокрый. Проснувшись, чувствую, как мечется моя любимая. А потом издает продолжительный скорбный крик. Вопль отчаяния. Будто она потеряла что-то ценное, дорогое с детства.

— Что такое?

Во рту у меня все пересохло после сна и от выпитого накануне.

Она уже выпрыгнула из постели. Вижу ее тело, оно темнее самой темноты. Суфи молчит. Стоит, прижав руку ко рту, не в силах сдерживать стон отчаяния. Он звучит как сплошное «м-м», будто девушка хочет позвать маму.

— Суфи, пожалуйста, скажи мне, в чем дело? — вновь обращаюсь к ней с вопросом.

Однако любимая не желает разговаривать со мной. Она подбирает одежду, разбросанную по всему полу, и выбегает из комнаты. Слышу шлепанье босых ног по каменным ступеням винтовой лестницы.

Падаю на подушку. Ничего не понимаю и страшно злюсь. Какое-то безумие. Что я такого сделал? Может быть, Суфи… не в себе? И вновь чувствую сырость. Боже, я обмочился. Неудивительно, что она убежала от меня. Испытываю острый приступ смущения и тотчас фыркаю. Смешно. Чертова неудача. Такого со мной еще не случалось.

Ну нет! Я мокрый, но не до такой степени. Потрогал себя под простыней. Какие-то липкие пятна. Слишком густые, на мочу не похоже. Внезапно сердце начинает биться с удвоенной силой. Включаю лампу на тумбочке у кровати. На мгновение слепну, затем отбрасываю одеяло.

Кровь!

Вижу густую красную жидкость на белой простыне. Крови не много — пятно величиной с ладонь. Мои бедра и пах также испачканы. Неужели что-то случилось со мной? Начал ощупывать себя в поисках раны. В уме роились ужасные мысли о вскрывшейся опухоли. Однако кровь явно не моя. Девушка стонала, потому что утратила нечто очень ценное для себя. Должно быть, она была девственница. Все верно. Я заставил Суфи страдать. Она считает, что я погубил ее. Мерзкий, эгоистичный, тупой подонок!

Невыносимо переживать такое. Казалось, я начинаю забывать прошлое, однако оно возвращается ко мне. Свежее, как кровь девственницы. Как я могу мучиться угрызениями совести и жалеть себя? Ничтожество. Ад полон грешников, оплакивающих только свою погубленную жизнь. Им наплевать на преступления, которые они совершили. Размышляя об этом, я отказываюсь от мысли пойти в комнату Суфи.

Вылезаю из постели. Одежда валяется на полу. Части моего туалета похожи на воинов, павших на поле брани. Натягиваю брюки. Чертовский холод, но мне нравится. Хочу замерзнуть. Больше всего тянет закурить. Обычно я ношу с собой десяток сигарет — моя недельная норма, — но сейчас не осталось ни одной. Все давно выкурены. Вспоминаю: Симпсон в гостиной забивал в сигареты «Мальборо» марихуану. Возможно, в пачке осталось несколько штук. Смотрю на часы. Без четверти шесть. Все равно заснуть не удастся. Надо хоть взглянуть на дверь Суфи. Спускаюсь вниз по лестнице.