– Чего только нос-то. Мы во всем прекрасны, – изображаю негодование, а сама – почти смеюсь от переполняющей меня эйфории. На темном экране, у меня на глазах медленно водит прозрачными ручками моя кроха.

– Глаз не отвести, – хриплый шепот склонившегося к моему уху Ника явно для врача не особо предназначен.

Улыбаюсь кривовато, но внутри все равно тепло растекается.

Он и вправду смотрит на монитор УЗИ, не отводит взгляд. И глаза у него такие… Темные, почти бездонные озера серой воды…

Столько в нем ожидания, удивления, света – сама не ожидала от себя, что засмотрюсь.

А потом…

– Эй, Ольшанский, это мне полагается рыдать в три ручья. Я ведь на гормонах, – тихонько хихикаю и щиплю его ладонь.

А он…

Спохватывается, мажет пальцами по носу, смахивая прозрачную каплю.

– Это дождь, женщина, – нахально шепчет, не смущаяясь даже, – ты что, не видишь, над тобой гроза!

– Ты болван такой, – покачиваю головой, – и не лечишься.

Хорошо мы, наверное, со стороны смотримся. Этакие два неверующих Фомы, которых внезапно натыкали носом в чудо. И стоим мы такие, таращимся, а самим – и чихнуть страшно.

– Ну что, мамочка, папочка, пол смотреть будем? – врач смотрит на нас заинтересованно. Будто бы даже испытующе.

– Нет, – произносим почему-то хором.

– Это неважно, – добавляет Ник. И я согласна. Потому что… На самом деле неважно. Я буду любить своего ребенка, каким бы он ни был. И Ник, судя по тому, как крепко он сжал пальцы на моем плече – тоже.

Что ж, хоть в чем-то мы с ним едины.

– Хотя мне уже обещали богатыря, – зачем-то шепчу, – но я читала, на первых УЗИ легко перепутать нос с…

Мягкий смешок проходится по моим волосам. А затем Ник склоняется и клюет меня губами в висок. Вот ведь свинья беспардонная. Я его посмотреть пустила – а он…

– Внутри тебя живет чудо, – тихо-тихо, только для меня шепчет, – а ты, получается, Страна Чудес, Энджи. Бесконечная!

Честно говоря... В такой формулировке мне еще комплименты не заворачивали...

И реагирую я на это в корне неверно. Моя внутренняя брюзга вместо того, чтобы разойтись еще сильнее, почему-то смущенно розовеет лицом.

Эй! Дорогая! Мы так с тобой не договаривались!

Что еще за оттепель такая?!

– Знаешь ли ты, что у твоего молчания есть семнадцать разных вкусов?

Энджи возится на заднем сиденьи, бросает на меня недовольный вгляд.

– Ну, извини, – если бы не держался за руль, развел бы сейчас руками, – приходится иногда нести дурь, чтобы обратить на себя твое внимание.

– И зачем тебе мое внимание, Ольшанский? – она спрашивает суховато, но с учетом того, что за сорок минут в дороге до этого мне и пары слов не сказала – уже прорыв.

– Все просто, милая, я самый жадный тип на свете. И хочу всего-всего, что ты можешь мне предложить. Внимание, дыхание, тепло… Все, что у тебя есть. И все, что потом останется.

– А, так ты поэтому крюк через проспект заложил? Чтобы побольше моего тепла спереть?

Вот ведь…

– И давно ты заметила? – спрашиваю, а рот сам разъезжается в улыбке пойманного с поличным проходимца.

Она, кажется, плечами пожимает.

– Да уж заметила. Все никак не пойму, что ты мутишь и с какой целью, Ольшанский. Ну, я имею в виду твою настоящую цель, конечно. А не вот эту вот всю ванильную дурь, что ты мне заливаешь.

– Ну, почему заливаю, – спрашиваю без тени обиды, – можно, конечно, убрать часть романтического налета, но под ним – только желание продлить агонию. Побыть с тобой чуть дольше. Я бы позвал тебя погулять, но ты ведь откажешься.

– И поэтому ты заманиваешь меня в свою тачку и пытаешься укатать до обморока?

– А ты к нему близка? – встревоженно спрашиваю. На всякий случай даже быстро перестраиваюсь и сбрасываю скорость. – Мы можем остановиться сейчас, если это нужно.

– Расслабься, я не всерьез говорила, – она фыркает и в этом смешке я снова слышу живительное тепло, – правда, не всерьез. Вези в своем темпе. Только давай уж по третьему кругу мой квартал огибать не будем. Честно говоря, я уже есть хочу.

– Так может, поужинаем?

– Ольшанский, – Энджи скептически покачивает головой, – я помню все про дверь и окно. Но я сегодня и так позволила тебе больше, чем собиралась позволять. Хватит.

– Пока хватит, ты хотела сказать?

Не вижу, но почти чувствую, как она закатывает глаза.

И сам смеюсь в ответ. Как уже вечность не смеялся.

– Я и сама умею открывать для себя дверь, – ворчит моя неутомимая мегера, когда остановившись у её подъезда я подрываюсь, чтобы предложить ей руку.

– Хочешь лишить меня одного из немногих возможных моих удовольствий?

– А вот хочу, – задирает подбородок, стискивает губы. Глазами сверкает. Будто уже сейчас готова сорваться в бой. А у меня пальцы сами к её лицу тянутся. Провести по мягкой линии от уха к упрямо выставленному подбородку.

– Так целовать тебя хочу, – шепчу почти в её губы, – будешь кусаться, признавайся?

– Буду, конечно, – она снова пытается ершиться, и это такое прекрасное зрелище – я почти зачарован.

Что ж, если бы она не хотела – она бы ответила по другому.

Ну, или вообще не ответила бы.

Каждый раз целую её как в последний. И не потому, что верю, что она меня завтра может нахрен послать. Потому что просто иначе не получается.

Слишком долго держал себя на цепи. Сейчас… Почти на стадии остервенения. И пусть кусается, пусть царапается, что угодно – пусть. Просто я принимаю как данность – у моей Страны Чудес поцелуи со вкусом кровавой бойни. Главное ведь, что они – настоящие. Настоящие поцелуи моей Энджи. Не очередной бессмысленной попытки её заменить.

Жаль только, что оторваться от неё все-таки приходится. В первые секунд тридцать – через силу. Привыкая к тому, что между нами все-таки есть расстояние.

– Ты ведь помнишь, что я так просто поднимаю себе настроение? – Энджи была бы не Энджи, если бы тут же не махнула над своими крепостными стенами боевыми знаменами. – У нас с тобой нет отношений. И не будет.

– Ты мне каждый день это напоминаешь, – я киваю. Я к подобным напоминаниям и вправду почти привык. Мириться с ними не хочется. Но приходится. В конце концов, я дорожу привилегией подвозить её до дома после работы.

– Вот и чудно, что у тебя нет проблем с памятью. – она колко улыбается.

– Я не поблагодарил тебя за сегодняшнее, – произношу, поднимаясь с ней вместе на подъездное крыльцо, – спасибо, Энджи. Это было очень щедро с твоей стороны. У меня даже слов нет, чтобы сказать, как я тебе благодарен.