даже мне на руку. Жена хотела детей, да и я тоже и тогда я решил поиметь одну из женщин, что мне приглянулась шестнадцать лет назад. Брать ребенка из приюта мне не хотелось. Я хотел, чтобы в нем была моя кровь и я пошел с ней на сделку. Она должна была родить его, а я бы ей заплатил. Жене я бы сказал, что его подбросили к дверям моей конторы.

– Хитро.

– Не очень. – сухо заметил Барлоу. – Сука стала требовать больше денег, чем было положено. Она вошла в кураж и стала тратить все свое содержание, что я ей выдавал. В итоге эта тварь перед самым рождением ребенка пришла ко мне в контору и заявила, что расскажет все моей жене, если я не куплю ей дом в Лондоне. Я тогда вспылил и вышиб из нее все дерьмо, что в ней было. Она уползла к себе в нору и потом я узнал, что из-за того, что я ее избил она родила раньше положенного. Ребенок лежал между ее окаменевших ног несколько часов перед тем, как его нашли. Проблема была решена. Я убил сразу двух зайцев получил ребенка и избавился от суки, что может быть лучше?

– Неплохо-неплохо, старина. – Найтвуд разлился в улыбке, но затем он вспомнил трагедию, произошедшую в его семьи и тут же помрачнел. – Так и что же дальше, почему пацан стал прислугой, а не вашим сыном?

– Он и так мой сын… Вот только у парня характер его матери. Да и… В общем смотря на него, я вспоминаю ту бабу. Иногда мне приходят мысли, что я ее убил, а не пацан. Короче говоря, не могу я признать в нем своего сына, он для меня просто слуга и не более.

– Понимаю. Кто-то знает о вашей истории?

– Да. Я рассказал жене об этом, но она ничуть не была удивлена. Оказывается, та сука перед смертью пришла к жене и рассказала ей обо всем, но та вышвырнула ее за дверь. Она понимала почему я так поступил с ней, почему избил. Она сказала, что я ее защищал и правильно, что та гадина подохла. К Биллу она относится как к сыну, но тоже видит в нем ту женщину. Иногда она с ним резка, но все же по большей части относиться с теплотой.

– И она не против его участи?

– Она все понимает.

– А что же парень? Он знает?

– Нет.

Как не старался мистер Барлоу скрыть информацию о происхождении своего сына, она все же просочилась в массы и теперь все в округе знали кем на самом деле являлся Билл. Как обычно говорят в таких случаях: «Знают двое, знает и свинья». Каких-либо изменений по отношению к семейству Барлоу в принципе не было, но это до той поры пока Билл не пристрастился к алкоголю. Именно это событие стало отправной точкой всех неурядиц, связанных с этой семьей. Люди стали шептаться за их спинами, некоторые даже перестали здороваться, а кое-кто даже пытался как-то поддеть чету Барлоу и их сынка.

Мистер Найтвуд не разорвал своих связей с Барлоу, но в то же время его отношение начало потихоньку меняться. Сначала он лишь иногда отказывался от ужина в их доме, затем он все чаще перестал видеться с Барлоу. Когда в конце своей жизни Барлоу прогорел, Найтвуд смотрел на это событие со спокойным сердцем. Ему была безразлична судьба его бывших друзей, он не испытывал к ним ни презрения, ни жалости.

Мисс Анна в свою очередь стала ближе к семье Барлоу, а в частности к самому Биллу. Анна находила его судьбу весьма печальной, ведь он абсолютно не был виноват в тех событиях, что с ним происходили. Во время тех последних приездов в дом Барлоу, она теперь еще пристальней наблюдала за Биллом и пыталась выгадать случай, чтобы заговорить с ним, но отец не на шаг не отходил от нее, а когда они вместе с мистером Барлоу поднимались в его кабинет, чтобы обсудить дела, Анна оставалась на попечении жены мистера Барлоу. Поэтому у Анны не было ни одного шанса, чтобы с ним заговорить, но у судьбы были иные планы на них двоих.

Каждый день Анна думала о мальчике, что живет в доме Барлоу. Она была не настолько глупа, чтобы вести записи о нем в своем дневнике и все размышления оставляла в своей голове. Живя в таком развитом обществе, она уже в свои годы прекрасно понимала, что дневник можно расценить как доказательство вины, эта вещь прямое доказательство ее непослушания. Ведь был один из вечеров, когда отец строго настрого запретил Анне общаться с Биллом.

– И близко к нему не подходи! – кричал он, когда она пыталась протестовать.

Запретный плод сладок и запреты мистера Найтвуда еще больше провоцировали Анну. Ей было плевать на отцовские наставления, она училась по программе студентов второго курса в свои-то годы, поэтому она считала себя достаточно взрослой, чтобы самой делать выбор с кем ей общаться, а с кем нет. Тем более она считала, что отец черств для того, чтобы испытывать какие-либо чувства по отношению к другим людям, соответственно у него не было авторитета для беспристрастного рассмотрения таких вопросов. Мысли в голове Анны блуждали и блуждали и теперь она часто отвлекалась от занятий.

Профессор, что преподавал ей, заметил, что Анна больше не трудиться как прежде, теперь она витает где-то в облаках и думает, о чем угодно, но только не о науке. Он часто обращал на это внимание, и Анна тут же возвращалась с облаков на землю и продолжала заниматься. Найтвуду он не стал рассказывать про рассеянность Анны. Он прекрасно понимал, что юная леди подошла к тому возрасту, когда в жизни появляются муки сердца.

Анна росла и вот ей уже было шестнадцать лет, когда отец впервые смог отпустить ее покататься на собственной белой кобыле. Именно тогда он подарил ей винтовку, с помощью которой она поразила Кайлеба. Долгие годы запретный плод зрел и когда от его спелости на поверхности стали появляться капли сока, наступил момент, когда этот плод стоит вкусить.

Был очень жаркий летний вечер, на небе ни одного облака, давая палящему июльскому солнцу свободу. Легкий теплый ветерок слегка трепал ее длинные полосы. Ей было жарко под носом и на висках появились небольшие капли пота. Анна расстегнула две верхних пуговицы на своей рубашке, стало немного полегче, но проблему это не решило. Ей очень хотелось пить, а до ближайшего