Так или иначе, но за полчаса достаточно осторожный бой закончился. Изрядно потрепанный полк ландвера отступил на правый берег Одера, потеряв свои пулеметы. Они были слишком тяжелые, чтобы спешно их перетаскивать.

Но не успел эскадрон закрепиться в центре Штеттина, как показался дым паровоза. Рефлексируя и ожидая от немцев подлянки, Меншиков выслал на правый берег Одера первый линейный взвод. Он-то и открыл издалека огонь по локомотиву. Не пулеметом, само собой. Вскрывать паровой котел могла только пушка «Ланчестера». Вот она-то и застучала, часто-часто, отправляя снаряд за снарядом по врагу. Пара минут. И окутанный раскаленными парами паровоз завалился на бок и, вспахав немного земли, застыл. Несколько снарядов попали ниже котла – в колеса. Вроде и крепкие такие. Но все одно – не выдержавшие такого обращения. Да еще на скорости. Так что раскололись и больше не удерживали локомотив на рельсах. Вот он и «поплыл».

Не зря. Ой не зря Хоботов приказал открыть огонь из пушки. Потому что из сошедшего с рельсов и завалившегося на бок состава начали выбираться люди. А точнее немецкие солдаты. Так что Лев Евгеньевич, оценив обстановку, повел свой взвод вперед, изрядно размочалив деревянные вагоны из пулеметов своих «Руссо-Даймлеров».

Остался там кто-то внутри? Не ясно. Да он и не выяснял. Просто пострелял, разогнав противника. И отойдя, согласно приказу Меншикова, обратно к берегу реки.

– Пехота… – поиграв желваками, произнес Максим. – Быстро же они сообразили.

– Но мы успели, – заметил Хоботов.

– Успели. Забрались к черту на рога. Теперь успеть бы свить тут гнездышко, пока он ищет средство против наглых блох…

Час. И центр Штеттина занят. Здесь ротмистр вел себя не в пример жестче других городов и пленных не брал. Куда их девать в столь сложной обстановке? Поэтому личный состав комендатуры просто перестреляли «при штурме», а тела выбросили в реку. Как, впрочем, и всех убитых во время боя на левом берегу. Чтобы избежать гниения и антисанитарии.

Дальше идти было нельзя.

Дивизия, занявшая оборону на правом берегу Одера, была очень крепко окопавшейся. Одной из немногих, отрабатывавшей такие методы в этой редакции Первой Мировой войны. Кроме того, она была очень серьезно усилена артиллерийскими орудиями, расположенными широким фронтом. Момент внезапности упущен. Так что у него не было никаких шансов прорваться, не попав под перекрестный артобстрел. И под пулеметы. Которых там было немало.

Да и стратегически это было неправильно. Прорыв – это не провокация. Прорыв – это просто прорыв. Слишком быстро для того, чтобы Николай Николаевич успел наворотить дел и окончательно себя дискредитировать. Поэтому лейб-гвардии ротмистр весь свой эскадрон, включая освобожденный комсостав, привлек к работе по организации оборонительных позиций.

Он выпустил ровно половину – десяток почтовых голубей. Не зря же он столько дней возил их с собой. За день до отбытия он прихватил несколько клеток с этими пернатыми созданиями у связистов Ренненкампфа. И вот – пригодились. Наконец-то. Каждый голубь, улетая в расположение частей Павла Карловича, уносил с собой короткое послание: «Захватил Штеттин! Держу круговую оборону. Максим». А с захваченного телеграфа отбил дублирующие телеграммы всюду. Чего уже стесняться? В Швецию и Данию полетели сенсационные новости. День. Может быть, два. И эти сведения начнут просачиваться в Россию. Недостоверные. Скудные. Но вполне достаточные, чтобы Николай Николаевич, и без того склонный к импульсивным, необдуманным поступкам, совершенно потерял контроль над головой и начал «ломать дрова».

Это была игра ва-банк.

Ставки сделаны. Крапленые карты сданы. Осталось лишь уповать на удачу. Капризную стерву. Но Максим верил в нее.

Организовывал импровизированные доты из бронеавтомобилей, обкладывая их мешками с песком, и верил. Отдавал распоряжения об оборудовании огневых точек в крепких домах и снова верил. Размещал трофейную артиллерию так, чтобы можно было прикрывать все основные направления, и опять верил.

И вера эта была основана не на пустом месте.

Меншиков знал, что тяжелых мясорубок с преодолением позиционных укреплений никто в этом мире еще не испытал на себе. Даже полевых. Не говоря уже о городских сражениях, которые в полной мере раскрыли себя только в годы Второй Мировой войны. Вот Максим и пытался их удивить, желая явить маленький, крошечный островок Сталинграда. В надежде на то, что он позволит ему продержаться несколько дней. До тех пор, пока не решится судьба Империи…

1915 год, 1 июля. Штеттин

Несмотря на резкую смену парадигмы рейда, Максим смог удержать в тайне свои истинные мотивы. Всех устроило его вполне логичное и разумное объяснение.

Почему он не пошел на прорыв? Потому что по полю через окопавшуюся пехоту, прикрытую мощной артиллерией, им не прорваться. С этим все согласились. Ведь там, впереди, судя по материалам Генерального штаба, были сплошные полосы колючей проволоки, десятки километров траншей и много… очень много пушек.

Даже ночной прорыв исключался. Если гнать с фарами, то можно превратиться в прекрасную мишень. А если нет – то по тем буеракам груженым грузовикам не пройти.

Оставалось только окопаться, перекрыв ручеек снабжения той дивизии на правом берегу, и ждать, когда наши войска их деблокируют. Почему же не уйти в рейд дальше? Что мешает попытаться прорваться, например на юг, и вновь выйти к Бреслау? Автомобили. У них за эти четверо суток пробег составил тысяча триста километров. Примерно. И они начали сыпаться, требуя вдумчивого ухода и ремонта. Особенно сейчас, груженные под завязку.

Можно было, конечно, попытаться вырваться через Западный фронт. Что ряд генералов и предложили. Но Максим возразил, отметив очевидность ловушки. Техника уже находилась на грани. Поэтому можно было отходить кратчайшими путями… где их легко могли заблокировать. Это ведь от Шверина до Штеттина было каких-то двести с гаком километров. А вот до Западного фронта пришлось бы нестись «под всеми парусами» пару суток… или даже трое. За это время немцы наверняка бы сумели вычислить их положение, курс и заблокировать превосходящими силами. И оторваться, как раньше «заячьим скачком», было бы уже невозможно из-за технического состояния транспорта.

Так что после небольшой, но короткой и емкой летучки личный состав занялся организацией обороны. Не самостоятельно. Нет. Отнюдь. Под самым деятельным руководством лейб-гвардии ротмистра. Он даже освобожденных пленных «припахал». Генералы они или нет. Но сейчас требовалась их помощь. А так как ни бригад, ни корпусов под рукой не валяется, придется как простым бойцам потрудиться. Не на грязной работе. Но все же.

Максим не жадничал, размещая узлы обороны достаточно просторно. Чтобы можно было свободно маневрировать. Наблюдательные пункты выносил еще дальше. И все связывал телефонными кабелями в единую сеть.

Не обошлось, правда, без привлечения местных жителей. Без насилия. У Меншикова вполне хватало «резаной бумаги», которой он щедро оплачивал добровольный труд. Учитывая бедность рабочих многочисленных предприятий, они охотно разменивали свои усилия на марки… бумажные марки, поднимая за сутки двухнедельную зарплату. Многие из добровольных помощников из-за этих актов «гражданского предательства» впервые за последний год смогли сытно накормить свои семьи. Да, в ближайшие дни в городе станет жарко и голодно. Но это будет потом и в любом случае, помогут они или нет. Зато сейчас – можно покушать… наконец-то нормально покушать…