Поппи всем телом повернулась к нему.

– Что ты сказал? – изумленно спросила она.

– Я хотел, чтобы ты меня заметила. Но теперь, когда я смирился с тем, что ты никогда не будешь любить меня как мужчину, уже нет нужды так стараться.

Герцог думал, что его признание обрадует Поппи, но вместо этого ее глаза наполнились слезами.

– Господи, как же это печально, Флетч! – пробормотала она.

– Мои трудности уже в прошлом, дорогая! – поспешил он утешить жену. – Сейчас это не проблема.

Поппи вернулась к зеркалу и снова занялась волосами. Но как она ни старалась, становилось только хуже.

– Боюсь, как бы эта черная гадость не оказалась смолой, – понаблюдав за ее усилиями, сказал герцог. – Ты уже довольно сильно испачкалась.

Флетч прекрасно помнил, с какой замечательной прической начинала день жена. На это украшенное массой завитых локонов и лент, четырьмя перьями (одним длинным и тремя покороче) чудо парикмахерского искусства с шиньоном на макушке ушло, должно быть, не меньше целой коробочки пудры. Теперь же оно являло собой жалкое зрелище – перья повисли, а уж волосы… Герцог потрогал пальцем черное пятно на плече жены.

– Точно, смола, – констатировал он.

– Ты можешь ее счистить щеткой? – спросила Поппи, стараясь увидеть пятно в зеркале. – Я вижу что-то черное, но, боюсь, мне самой не достать.

– Для начала давай снимем с твоей головы все лишнее – перья, ленты и так далее.

Поппи задумалась.

– Как ты думаешь, мою Люси скоро найдут? – через минуту спросила она, видимо, надеясь на скорое возращение горничной, которое избавило бы ее от забот.

– Дорогая, ты должна знать, как убирают волосы на ночь.

Герцогиня уперла руки в бока и сердито напустилась на мужа:

– Неужели ты не понимаешь, что женские волосы привести в порядок гораздо труднее, чем мужские?! – Она была так прелестна в гневе, что Флетч едва не бросился ее целовать. – Вам всего-то и надо, что немножко попудрить волосы… – продолжала Поппи.

– Только не мне. Я не пудрю волос, – вставил Флетч.

– …и завязать их сзади лентой. Это и я смогла бы.

– Тогда почему не делаешь, хотя бы изредка?

– Выйти на люди причесанной, как пятилетняя девочка? – хмыкнула она. – Ни за что!

В дверь постучали, и в комнату вошел хозяин гостинцы с оловянной ванной в руках, за которым следовали трое слуг, тащивших по два ведра горячей воды. Хозяин со стуком поставил ванну у окна и повернулся к постояльцам.

– Мы нашли ваших слуг, милорд, – сообщил он.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Поппи. – Моя горничная Люси скоро приедет?

– К несчастью, их карета свалилась в канаву, – сказал хозяин. – Насколько мне известно, мужчины, находившиеся снаружи, не пострадали, но камердинер его светлости герцога и горничная миледи были внутри, вот им досталось: камердинера выбросило из кареты, и он пришел в себя только около часа назад, а девушка сломала руку.

– О нет! Бедная Люси! Я сейчас же еду к ней! – воскликнула герцогиня.

– Не волнуйтесь, миледи, с ней все в порядке – я распорядился перевязать ее и доставить обратно в «Лису и колибри». Мой человек уверяет, что девушке дали поссет,[16]чтобы успокоить боль, и теперь бедняжка спит, как младенец.

– Мой камердинер тоже там? – спросил Флетч.

– Да. Поверьте, им сейчас хорошо, как клопам в перине, – ответил хозяин. – А я придумал, как помочь герцогине: ей могла бы временно прислуживать наша Элси, которая работает на кухне.

С этими словами хозяин отошел в сторону, пропустив вперед здоровенную девицу с волосатыми, как у мужчины, руками. Она смущенно улыбнулась, обнажив щербатые зубы.

Бросив взгляд на остолбеневшую жену, Флетч поспешно сказал:

– Раз уж так сложились обстоятельства, то этим вечером мы с ее светлостью предпочли бы наслаждаться прелестями сельской жизни без слуг. Даже не думайте возражать: я решительно не желаю отрывать вашу служанку от ее обязанностей на кухне.

Поппи открыла было рот, собираясь что-то сказать, но Флетч выпроводил незадачливых посетителей раньше, чем она успела выплеснуть на него свое негодование.

Шарлотта вытащила Библию и села, стараясь скрыть свое волнение: ей показалось, что герцог Вильерс стал выглядеть чуть-чуть лучше, чем во время предыдущего визита, и она пыталась понять, насколько верно было первое впечатление. Мысль о возможном улучшении его состояния заставила ее сердце забиться сильнее, и Шарлотта корила себя за безрассудство, ведь она едва знала этого человека. Разве можно назвать знакомством четыре визита к одру умирающего?

– Я все так же плох, – сказал герцог, угадав ее мысли. – И, как всегда, несносен, брюзглив и невосприимчив к христианским наставлениям.

– Я опять принесла Святое Писание, – строго сказала Шарлотта, – которое, безусловно, послужит вашему утешению.

– Вы не могли бы прочесть то место, где царь Давид наблюдает за купающейся Вирсавией? Мальчиком я очень любил эту сцену.

– Ни в коем случае. Лучше послушайте Евангелие от Луки.

И мисс Татлок принялась читать чудесное предание о рождении Иисуса Христа:

– «Во время правления Ирода, царя иудейского…»

К ее удивлению, Вильерс даже не пытался роптать.

Через некоторое время вошел слуга, подал больному стакан воды, и герцог стал пить.

– Настоящая рождественская история, – насмешливо сказал он между глотками. – Вы считаете, мне полезно послушать про чудеса?

– Во всяком случае, вам это не повредит. К тому же Рождество уже не за горами.

– Ребенком я любил Рождество, – мечтательно заметил Вильерс, протягивая слуге пустой стакан. – Особенно мне нравилось загадывать желания.

– Чего же вам хотелось больше всего?

– Летать. И еще знать язык животных. А вам?

– У нас этот обычай не поощрялся, во всяком случае, на Рождество. Но я все равно сохранила о рождественских праздниках чудесные воспоминания.

– Вы сегодня какая-то чопорная.

– Я всегда такая. Вы позволите мне продолжить чтение, ваша светлость?

– Конечно, только, пожалуйста, больше никаких «ваша светлость».

– «И выросло сие дитя, и обрело великую силу духа, – прочитала Шарлотта. – И был велик его разум, и пребывала с ним милость Господня…»

Она читала, не вдумываясь в значение слов, которые произносила, потому что ее голова была занята Вильерсом. Как он худ, как туго обтянуты мертвенно-бледной кожей его скулы… Неудивительно, ведь он умирает… От этой мысли у Шарлотты заныло сердце. Но разве она не знала с самого начала, что герцог – не жилец?