Но Джемма не желала больше слушать: на сегодня с нее уже хватит сердечных мук.

– Ах, тебе так жаль Вильерса? – усмехнулась она. – Тогда пеняй на себя. Я буду за ним ухаживать, он выздоровеет, и я заберусь к нему в постель, чтобы у сплетен наконец появилось основание.

В глазах Бомона мелькнуло выражение, похожее на печаль. Только похожее, убеждала себя Джемма.

– Знаешь, я загляну в замочную скважину, чтобы это увидеть, – совершенно серьезно завил он.

– С чего бы это?

Он сделал шаг к ней:

– Потому что ты моя герцогиня, Джемма.

– Ну и что? Я герцогиня уже много лет!

Он коснулся ее подбородка:

– Ты поцеловала меня на днях, помнишь?

– Минутная слабость, – пробормотала Джемма еле слышно.

– Поцелуи – это подтверждение права собственности, не так ли?

Бомон был так близко, что она чувствовала его тепло. Ей вдруг вспомнилось, какой он высокий и сильный по сравнению с ней, как отличаются друг от друга их тела. Не дожидаясь от нее очередной колкости, герцог наклонился к жене и поцеловал так крепко, что на несколько мгновений она лишилась возможности дышать.

– Запомни: права собственности, – повторил он низким грудным голосом и вышел.

Флетч стоял у окна, боясь повернуться и разрушить чарующую, удивительно уютную атмосферу полного покоя, возникшую в комнате. Снег за окном отгородил герцогскую чету от внешнего мира, как дикие заросли ежевики – дворец Спящей красавицы. «Вот если бы у нас с Поппи, как у заснувшей волшебным сном принцессы, было бы впереди сто лет без слуг, без леди Флоры, без всех этих «миледи», «милорд» и «ваша светлость»»! – подумал Флетч.

От стекла пошел легкий пар – похоже, непогода усиливалась; снежные хлопья закружились в стремительном танце. «Может быть, и вправду гостиницу отрежет от внешнего мира, – мечтал Флетч, – и мы с Поппи останемся вместе коротать время в этой чудесной постели…»

В стекле отражалась плавная округлость плеча герцогини, которая, конечно же, повернулась к Флетчу спиной. Из копны ее густых и длинных, ниже пояса, волос торчали два оставшихся пера.

Хозяин оставил герцогской чете немного жидкого мыла, но Флетч сомневался, что оно поможет отмыть волосы. Тем не менее он налил в миску воды и подошел к жене.

– Давай, я намочу тебе голову, – сказал он. Испуганно прикрыв обеими руками грудь, Поппи кивнула. Он стал лить воду понемножку, плавно, играя – сначала немного на правую сторону, чтобы вода, стекая, намочила рубашку и та прилипла к лопатке, а потом тонкий ручеек устремился бы по спине. После этого Флетч налил немного на левую сторону, чтобы полюбоваться нежно-розовой кожей жены, просвечивавшей сквозь тонкую ткань. Поппи начала дрожать.

– В мокрой рубашке ты замерзнешь, – заметил он. – Как ты собираешься в ней мыться, не понимаю.

– Пожалуйста, начни с волос, – попросила Поппи, наклоняя голову.

Он набрал еще воды, но для такой копны этого было слишком мало. От сильного запаха лавандовой пудры герцога даже слегка замутило, поэтому он поспешно вылил на голову жене еще воды, добавил жидкого мыла и принялся тереть волосы. Просидев тихо не больше минуты, Поппи не выдержала и начала давать советы и указания.

– Поппи! – одернул Флетч.

Она умолкла.

– Признайся, ты мыла кому-нибудь голову?

– Нет.

– Значит, у меня больше опыта: я мыл свою. Так вот, сейчас я делаю то же самое, что и тогда.

– Но мне больно! – воскликнула герцогиня. Теперь вместо того, чтобы прикрывать себе грудь, она обеими руками держалась за края ванны. – Осторожней, не то ты сейчас опрокинешь ванну вместе со мной.

– Мне приходится прилагать силу, чтобы очистить тебе волосы. Слишком много пудры, – объяснил Флетч, с сомнением глядя на одну из слипшихся прядей. – Не лучше ли их просто отрезать?

– Нет! – испуганно вскинулась Поппи. – Не смей ничего отрезать! Я лучше сама попробую вымыть голову. Уверена, что справлюсь!

– Ты могла бы носить парик, пока волосы не отрастут. Поверь, так будет проще всего. Я просто не могу себе представить, что твоя горничная ежедневно смывает все это с твоей головы.

– Нет, она действительно моет мне голову каждый вечер, только иногда на это уходит довольно много времени.

– Сколько?

– Обычно не больше двух часов, – ответила Поппи и тут же болезненно охнула – это Флетч попытался пальцами, как гребешком, разделить спутанные пряди.

– Целых два часа! – ахнул он, оставив ее волосы в покое. – Ты тратишь на это целых два часа каждый вечер? Так было и тогда, когда я приходил к тебе в спальню? После моего ухода ты целых два часа мыла голову?

– Да, – ответила Поппи, бросив на мужа недоуменный взгляд. Мокрые пряди крысиными хвостиками падали ей на глаза. – Иногда я так уставала, что слипались глаза, но спать с пудрой в волосах я все равно не могла – к вечеру голова начинала ужасно чесаться. Временами к ужину я просто с ума сходила от зуда, и мне было трудно усидеть на месте.

Флетча осенило.

– Дорогая, не хочешь ли ты сказать, что когда мы занимались любовью, у тебя чесалась голова? – медленно, еще не веря в то, что услышал, спросил он.

– Только иногда, – тоном провинившегося ребенка ответила Поппи, чувствуя, что была слишком откровенной.

Флетч уставился на нее, не в силах произнести ни слова. У него появилось ощущение, что он долго-долго скитался в кромешной тьме, но над ним наконец-то забрезжил спасительный рассвет.

Неужели Поппи так странно вела себя в постели из-за неудачной прически?

– Ты дрожишь, дорогая, – опомнился он. – Пожалуйста, сними рубашку, иначе замерзнешь. Не бойся, я не буду смотреть.

Он подошел к камину, подкинул в него еще дров. Позади послышался мокрый шлепок. Герцог пошевелил кочергой угли, напряженно размышляя. «Прежде всего нельзя торопиться. Надо действовать очень медленно и молиться о продолжении непогоды. И еще: пусть Поппи увидит, что мне неинтересно ее тело, убедится, что может мне доверять…»

Это значило, что ночью не стоит ждать от нее уступок… Флетч чуть не застонал от досады – каждая мышца его тела, включая и самую для него главную, протестовала против вынужденного воздержания. Но что делать, придется взять себя в руки, тем более что в дальнейшем воздержание грозило стать постоянным. Флетч наконец начал осознавать, до какой степени он не знал Поппи. Как он мог не понимать, что все те часы, пока он наслаждался ее телом, бедняжка томилась от отчаянного желания вымыть голову?

Он вспомнил, что Поппи всегда возражала, когда он хотел коснуться ее волос. И он всегда сдавался – кто же из мужчин не знал, сколько времени требовала дамская прическа?