- Хорошо это - ездить везде и много видеть! - говорила онаНиколаю по вечерам. - Понимаешь, как строится жизнь. Оттирают, откидывают народна край ее, обиженный, копошится он там, но - хочет не хочет, а думает - зачто? Почему меня прочь отгоняют? Почему всего много, а голоден я? И сколько умавезде, а я глуп и темен? И где он, бог милостивый, пред которым нет бога того ибедного, но все - дети, дорогие сердцу? Возмущается понемногу народ жизньюсвоей, - чувствует, что неправда задушит его, коли он не подумает о себе!

И все чаще она ощущала требовательное желание своим языкомговорить людям о несправедливостях жизни; иногда - ей трудно было подавить этожелание - Николай, заставая ее над картинками, улыбаясь, рассказывал что-нибудьвсегда чудесное. Пораженная дерзостью задач человека, она недоверчивоспрашивала Николая:

- Да разве это можно?

И он настойчиво, с непоколебимой уверенностью в правде своихпророчеств, глядя через очки в лицо ее добрыми глазами, говорил ей сказки обудущем.

- Желаниям человека нет меры, его сила - неисчерпаема! Номир все-таки еще очень медленно богатеет духом, потому что теперь каждый, желаяосвободить себя от зависимости, принужден копить не знания, а деньги. А когдалюди убьют жадность, когда они освободят себя из плена подневольного труда…

Она редко понимала смысл его слов, но чувство спокойнойверы, оживлявшее их, становилось все более доступно для нее.

- На земле слишком мало свободных людей, вот ее несчастие! -говорил он.

Это было понятно - она знала освободившихся от жадности излобы, она понимала, что, если бы таких людей было больше, - темное и страшноелицо Жизни стало бы приветливее и проще, более добрым и светлым.

- Человек невольно должен быть жестоким! - с грустью говорилНиколай.

Она утвердительно кивала головой, вспоминая речи хохла.

Однажды Николай, всегда аккуратный, пришел со службы многопозднее, чем всегда, и, не раздеваясь, возбужденно потирая руки, торопливосказал:

- Знаете, Ниловна, сегодня из тюрьмы бежал один из нашихтоварищей. Но кто он? Не удалось узнать…

Мать покачнулась на ногах, охваченная волнением, села настул, спрашивая шепотом:

- Может быть, Паша?

- Может быть! - ответил Николай, вздернув плечи. - Но какему помочь скрыться, где его найти? Я сейчас ходил по улицам - не встречу ли?Это глупо, но надо что-нибудь делать! И я снова пойду…

- Я тоже! - крикнула мать.

- Вы пойдите к Егору, не знает ли он что-нибудь? - предложилНиколай, поспешно исчезая.

Она накинула платок на голову и, охваченная надеждой, быстровышла на улицу вслед за ним. Рябило в глазах, и сердце стучало торопливо,заставляя ее почти бежать. Она шла встречу «возможного, опустив голову, иничего не замечала вокруг.

«Приду, а он там!» - мелькала надежда, толкая ее.

Было жарко, она задыхалась от усталости и, когда дошла долестницы в квартиру Егора, остановилась, не имея сил идти дальше, обернулась и,удивленно, тихонько крикнув, на миг закрыла глаза - ей показалось, что вворотах стоит Николай Весовщиков, засунув руки в карманы. Но когда она сновавзглянула - никого не было…

«Почудилось!» - мысленно сказала она, шагая по ступеням иприслушиваясь. Внизу на дворе был слышен глухой топот медленных шагов.Остановясь на повороте лестницы, она, нагнувшись, посмотрела вниз и сноваувидала рябое лицо, улыбавшееся ей.

- Николай! Николай… - воскликнула она, опускаясь встречуему, а сердце разочарованно заныло.

- А ты иди! Иди! - негромко ответил он, махнув рукой.

Она быстро взбежала по лестнице, вошла в комнату Егора и,увидав его лежащим на диване, задыхаясь, прошептала:

- Николай бежал… из тюрьмы!..

- Какой? - хрипло спросил Егор, поднимая голову с подушки. -Их там двое…

- Весовщиков… Идет сюда!..

- Чудесно!

Он уже вошел в комнату, запер дверь на крюк и, сняв шапкутихо смеялся, приглаживая волосы на голове. Упираясь локтями в диван, Егорподнялся, крякнул, кивая головой:

- Пожалуйте…

Широко улыбаясь, Николай подошел к матери, схватил ее руку:

- Кабы не увидал я тебя - хоть назад в тюрьму иди! Никого вгороде не знаю, а в слободу идти - сейчас же схватят. Хожу и думаю - дурак!Зачем ушел? Вдруг вижу - Ниловна бежит! Я за тобой…

- Как это ты ушел? - спросила мать. Он неловко присел накрай дивана и говорил, смущенно пожимая плечами:

- Случай подвернулся! Гулял я, а уголовники началинадзирателя бить. Там один есть такой, из жандармов, за воровство выгнан, -шпионит, доносит, жить не дает никому! Бьют они его, суматоха, надзирателииспугались, бегают, свистят. Я вижу - ворота открыты, площадь, город. И пошелне торопясь… Как во сне. Отошел немного, опомнился - куда идти? Смотрю - аворота тюрьмы уже заперты…

- Гм! - сказал Егор. - А вы бы, господин, воротились, вежливопостучали в дверь и попросили пустить вас. Извините, мол, я несколько увлекся…

- Да, - усмехаясь, продолжал Николай, - это глупость. Ну,все-таки перед товарищами нехорошо, - никому не сказал ничего… Иду. Вижу -покойника несут, ребенка. Пошел за гробом, голову наклонил, не гляжу ни накого. Посидел на кладбище, обвеяло меня воздухом, и одна мысль в голову пришла…

- Одна? - спросил Егор и, вздохнув, добавил: - Я думаю, ейтам не тесно.

Весовщиков безобидно засмеялся, тряхнув головой.

- Ну, теперь у меня голова не такая пустая, как была. А ты,Егор Иванович, все хвораешь…

- Каждый делает, что может! - ответил Егор, влажно кашляя. -Продолжай!

- Потом пошел в земский музей. Походил там, поглядел, а самвсе думаю - как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень естьзахотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу - полицейскиеприсматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на суд божий!..Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, - вот и все!

- А я тебя и не заметила! - виновато молвила мать. Онарассматривала Весовщикова, и ей казалось, что он как будто легче стал.

- Верно, товарищи беспокоятся… - почесывая голову, сказалНиколай.

- А начальства тебе не жалко? Оно ведь тоже беспокоится! -заметил Егор. Он открыл рот и начал так двигать губами, точно жевал воздух. -Однако шутки прочь! Надо тебя прятать, что нелегко, хотя и приятно. Если бы ямог встать… - Он задохнулся, бросил руки к себе на грудь и слабыми движениямистал растирать ее.

- Сильно ты расхворался, Егор Иванович! - сказал Николай иопустил голову. Мать вздохнула, тревожно обвела глазами маленькую. теснуюкомнату.