- Молчать, говорю! - Жандарм взял под руку ее, дернул.Другой схватил другую руку, и, крупно шагая, они повели мать.

- …которая каждый день гложет сердце, сушит грудь! Шпионзабежал вперед и, грозя ей в лицо кулаком, визгливо крикнул:

- Молчать, ты, сволочь!

Глаза у нее расширились, сверкнули, задрожала челюсть.Упираясь ногами в скользкий камень пола, она крикнула:

- Душу воскресшую - не убьют!

- Собака!

Шпион ударил ее в лицо коротким взмахом руки.

- Так ее, стерву старую! - раздался злорадный крик. Что-точерное и красное на миг ослепило глаза матери, соленый вкус крови наполнил рот.

Дробный, яркий взрыв криков оживил ее.

- Не смей бить!

- Ребята!

- Ах ты, мерзавец!

- Дай ему!

- Не зальют кровью разума!

Ее толкали в шею, спину, били по плечам, по голове, всезакружилось, завертелось темным вихрем в криках, вое, свисте, что-то густое,оглушающее лезло в уши, набивалось в горло, душило, пол проваливался под ееногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало в ожогах боли, отяжелело икачалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз - онигорели знакомым ей смелым, острым огнем, - родным ее сердцу огнем.

Ее толкали в двери.

Она вырвала руку, схватилась за косяк.

- Морями крови не угасят правды… Ударили по руке.

- Только злобы накопите, безумные! На вас она падет! Жандармсхватил ее за горло и стал душить. Она хрипела.

- Несчастные…

Кто-то ответил ей громким рыданием.