Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Чего на этот раз?
- Люблю своего пусика.
- А еще денежки, так?
- Пусика больше.
- Сапожки я тебе куплю, не подлизывайся.
- А шубку?
- Ты их ешь, что ли? Только тебе привез лисью.
- А сейчас норка в моду вошла, - капризно протянула Катюша, и ее тонкие пальчики затеребили мочку его уха.
- Черт с тобой! Получишь.
Он знал, что, согласившись, обеспечил себе спокойствие на несколько дней.
Глава 16
Громкий лязгающий звук разнесся по пустынной набережной. Федор поднял глаза от коричневой поверхности стола и тупо посмотрел в окно. За грязноватым конторским стеклом протарахтел, качаясь и скрипя, первый городской трамвай. Вот уж чудище тупомордое! Не первый год по N-ску громыхает, а Федор все никак к нему не привыкнет.
Егоров глубоко вздохнул, получилось жалостно, горестно, по-бабьи. Он прикрыл форточку, отгораживаясь от шума просыпающегося города, вновь сел и уронил голову на сложенные руки. Как же он несчастен! Пусть он богат, уважаем, здоров, силен, он такой, каким всегда хотел быть, но в то же время и беден, и немощен, и далеко не так всесилен, как ему казалось. Он бесплоден! В этом его слабость, в этом несчастье.
Когда после года семейной жизни Катя так и не забеременела, Федор забеспокоился. Ему нужен наследник, чай, не мальчик, пора отцом становиться, да и ей на пользу пойдет материнство, а то все наряды да прогулки по парку с подружками. Но сколько они ни старались, сколько ни кувыркались на скрипучей, еще отцовой, кровати, зачатие так и не происходило.
Егоров стал косо посматривать на жену, вот задохлик достался, у других девать чебышей некуда, а его баба и одного заделать не может. Когда еще год прошел, уже Катерина на мужа ополчилась.
- Чего ты вдруг решил, что во мне дело? У меня по женской части все в порядке.
- У меня по мужской тоже вроде, - злился Федор.
- Тебе сорок скоро стукнет, а еще ни одна тебе не принесла, не удивительно ли?
- А кому приносить? Жена-покойница то постилась, то молилась. Неколи ей было глупостями заниматься.
Отругивался Егоров, а в душе холодел. Может, и права Катька-то. Сколько баб у него было кроме Нонны, а ни одна… Хотя бы вот Лушка. Только к Фоме кувыркнулась в койку, и на тебе - через девять месяцев аж двойня.
Тайно Федор прошел обследование у доктора Косицкого, известного в губернии специалиста. Кровь сдавал, мочу, мазки-помазки всякие. И что же? Когда, профессор, у меня будут дети? НИ-КОГ-ДА! - вынес Косицкий приговор. А потом успокаивал, про усыновление талдычил, про бедных, несчастных сироток бухтел. Да только Егорову чужие не нужны.
Катя долго плакала, всю ночь, но уже на следующий день пришла в себя настолько, что попросила новый пеньюар и аршин золотой тесьмы на отделку шляпки. Видать, не особо и переживала. А вот Федор сам себе удивлялся. Раньше и не думал о детях особо, и пухлые ребячьи мордашки не вызывали у него привычного для многих взрослых умиления, а вот поди ж ты, узнав, что такого пухляка у него никогда не будет, загрустил, сник, на судьбу шибко осерчал.
Вот и теперь вместо того, чтобы делами заняться, пялится на причудливый узор стола, перегибы всякие, плетения прожилок рассматривает, словно, разобравшись в их лабиринте, постигнет всю тайну мироздания.
- Федор Григории, можно? - лысоватая голова адвоката Рихтера просунулась в дверь.
- А что, восемь уже? Тогда заходите.
Рихтер сел, блеснул проницательными карими глазами из-под стекол очков.
- О чем вы хотели посоветоваться?
- Помните завещание деда моего? - После кивка Федор продолжил: - Там сказано, что фирму я должен завещать только своим детям, а до этого единолично владеть и управлять.
- Точной формулировки я сейчас не смогу вспомнить, но суть такова.
- Я вот что думаю. - Федор задумчиво подергал себя за бороду. - Ежели реорганизовать фирму в акционерное общество, а семьдесят процентов акций оставить себе, это не будет нарушением?
- Ну… - Рихтер сосредоточенно замолчал. - В юридическом смысле вы перестанете… Хотя, пожалуй, все же… - Он решительно хлопнул по подлокотнику. - Не советую.
- Я же останусь формальным владельцем.
- Но юридически вы перестанете им быть.
- Чем мне это грозит?
- Понимаете, обосновать можно любой поступок. Юриспруденция вещь гибкая. Но! - Рихтер самодовольно улыбнулся. - Своей реорганизацией вы можете нарваться на опротестование завещания со стороны других формальных наследников.
- Значит, мне нельзя этого делать?
- Я этого не говорил. - Рихтер заерзал возбужденно. - Просто я хотел сказать, что у ваших родственников появится шанс отсудить часть акций.
- Вы моих родственников видели? Иван-дурак, тятя-придурок да тетка, эта, конечно, не дура, но баба темная.
- Но у нее есть муж, дети.
- Пфффф, - Егоров презрительно скривился. - Мозгов у них меньше, чем у вас волос на голове.
- Им подсказать кто-то может, надоумить, потом, когда дело заходит о больших деньгах…
- А если я сам им подарю акции эти?
- Прекрасно, но лучше расписочку возьмите. Так и так, претензий не имеем.
- Возьму. - Егоров навалился грудью на стол. - Но если что, с вас голова полетит.
- То есть как? - испугался адвокат.
- Да ладно, не пужайтесь. У меня родственники либо душевнобольные, либо пустоголовые. Нам ли их бояться. Подарю чудикам теткиным по три процента, да и хватит с них, пятнадцать выброшу на торги, все остальное себе.
- Можно полюбопытствовать, зачем вам это?
- А вы не догадываетесь?
- Из-за налогов?
- Именно. После реорганизации налоги пойдут не с общего оборота, а с отдельного пая, а это экономит мне тысячи. Так-то!
Хорошее настроение вновь вернулось к Федору. Грела мысль о том, что он вновь хозяин судьбы, а еще радовала предстоящая поездка в Ольгино.
Ольгино. Аккуратные домики, утопающие в сирени, тенистые леса, быстрые прозрачные воды Сейминки, берега ее, то крутые, обрывистые, поросшие кислым щавелем, то пологие, песчаные. А еще там есть две его красавицы-мельницы, величавые, мощные, и терем из красного дерева, притаившийся в зарослях пируса.
Любил он свою дачу, больше чем любой дом за свою жизнь. Нравились Федору и лубочность его, и узорчатость,
