(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 16)

Перед кончиной своей призвал Бешт к себе всех учеников и заповедал им, как вести себя, и сказал им, от чего будет проистекать пропитание каждого из них. А немногим из них открыл, как поступит с ними время. Был один ученик по имени реб Яаков, который был у Бешта в услужении. Призвал его и сказал ему: «Ты будешь ездить по всем местам, где меня знают, и рассказывать истории о случаях со мной из тех, что ты видел, и от сего будет тебе пропитание». Опечалился реб Яаков и сказал: «Ужели сие мое предназначение – скитаться и рассказывать байки?» Сказал ему Бешт: «Не печалься, ибо если будет [на то] воля Божья, ты разбогатеешь». После кончины Бешта исполнили ученики его все, что он заповедал им, а тот реб Яаков стал переезжать с места на место и рассказывать истории о Беште и зарабатывал [тем] с избытком.

Спустя два с половиной года по смерти Бешта услышал реб Яаков, что один гвир в Италии дает золотой дукат за каждый рассказ о случае из [жизни] Бешта. Поразмыслив, решил он поехать туда и рассказать тому гвиру все истории, что известны ему о Беште, и так получил бы он несколько сот дукатов, и с год или больше не было бы у него надобности скитаться. Купил себе реб Яаков коня, нанял слугу и сделал приготовления к дороге, ибо дорога [ему предстояла] весьма дальняя. Затянулся его путь месяцев на семь, пока он не приехал туда, ибо он останавливался в каждом городе, дабы собрать денег на дорожные расходы. По приезде же в город того гвира стал расспрашивать горожан о характере гвира. И поведали ему, что гвир весьма богат, двор его подобен королевскому, жизнь его праведна, учит он Тору весь день, дела же его управляются поверенными. По субботам за каждой из трех трапез желает он слышать рассказы о случаях из [жизни] Бешта, а по окончании субботы выдает золотой дукат за каждый рассказ. И спросил реб Яаков, откуда тот и давно ли живет тут. И сказали ему, что вот уже около десяти лет, как он прибыл сюда и купил себе дворец у властителя города, который был министром в Риме, построил себе синагогу в своем владении, и горожане ходят туда молиться утром и вечером. Пошел реб Яаков к гвиру и сказал слугам его, чтобы доложили гвиру, господину своему, что прибыл слуга Бешта и много расскажет историй о случаях из [жизни] Бешта, которые видел он своими глазами, а не со слов чужих людей. И пошел слуга и доложил гвиру. И ответствовал гвир и сказал: «Пусть ждет до субботы». Покамест же выделил ему пристанище в отдельной мансарде своего дворца, и поселился там реб Яаков.

Прослышав, что слуга Бешта и ученик его приехал в город, все горожане собрались в доме гвира, как было у них принято по субботам, послушать истории о Беште. И было, когда они сидели за субботней трапезой, после песнопений, велел гвир реб Яакову рассказать о каком-нибудь случае из [жизни] Бешта. И вот, реб Яаков позабыл все истории, что знал, и не вспомнил ни единого случая. Захотел представить себе образ Бешта, или вид города, или облик товарищей, чтобы посредством сего вспомнить какую-нибудь историю, но и сие у него не вышло, ибо забыл он все, что происходило с ним с младенчества. Сильно утруждал реб Яаков свою память, но все, вокруг чего мог бы он сплести какой-нибудь рассказ о Беште, забыл он совершенно, словно только сегодня родился. И сколько он ни копался у себя в памяти, ничего не помогало, ибо ничего не мог он вспомнить. Сидел себе реб Яаков, сбитый с толку, все же домочадцы гвира и горожане весьма злились, говоря: «Только ложь может сойти с уст сего человека, который говорил, что состоял при Беште, а сам, верно, отроду Бешта не видел». Гвир же смолчал, а потом сказал: «Подождем до завтра, может, что-нибудь вспомнит». Проплакал реб Яаков всю ночь, пытаясь представить себе облик товарищей своих, но ничто не помогало, ибо забыл он все и не знал, как начать рассказывать о Беште, словно никогда не видел Бешта.

За утренней трапезой опять спросил его гвир, не вспомнил ли он какую-нибудь историю. И не мог реб Яаков ответить ему, однако сказал: «Ясно мне, что неспроста сие, ибо никогда не случалось со мной такого». И сказал гвир: «Подождем до третьей трапезы, может, ты вспомнишь». Но и за третьей трапезой ничего он не вспомнил. И огорчен был донельзя. А кроме того, домочадцы гвира хотели опозорить его, говоря: «Как он мог, как посмел он в сердце своем пожелать так насмеяться над гвиром?» И все горожане изрядно разозлились на него[259]и досаждали ему по всякому поводу.

Праведник же реб Яаков принял все с любовью, и молился Господу, и утруждал себя, пытаясь найти объяснение, которое успокоило бы его душу. И оправдывал судьбу свою, потому как, конечно, так и должно быть, ибо он думал, что Бешт, быть может, разгневался на него за то, что оставил он места, где знали его [Бешта], и отправился в чужую страну, где люди недостойны внимать подобным историям. И еще много разного передумал реб Яаков, но так и не нашел ответа. И удивлялся сему еще больше, и преисполнен был страдания, и молился Господу весь день субботний.

На исходе субботы снова послал за ним гвир, может, вспомнил что. И сие досаждало праведнику весьма, когда то и дело спрашивали его: «Так ты вспомнил? Так ты вспомнил?» – а он не помнил. И сел реб Яаков в своей комнате, и заплакал, и сказал себе: «Может, Небесам не угодно, чтобы я разбогател или чтобы рассказывал здесь истории из [жизни] Бешта, ибо не случайно все это. Раз так, вернусь-ка я домой». И послал к нему гвир [сказать], чтобы подождал до вторника, если же не вспомнит ничего, пусть возвращается домой. Просидел реб Яаков до вторника и ничего не вспомнил. И пошел проститься с гвиром, чтобы ехать домой. И выдал ему гвир от щедрот своих приличное вознаграждение. И полез реб Яаков на телегу и тут вспомнил грозную историю из [жизни] Бешта. И вернулся реб Яаков в дом гвира и послал слугу своего сказать тому, что вспомнил случай, что дорогого стоит. И послал за ним гвир, и привели его в комнату, и сказал: «Поведай-ка мне». И поведал ему реб Яаков такую историю:

«Однажды перед их праздниками[260]был Бешт озабочен весьма в течение всей субботы и места не находил дома у себя. И сразу же после третьей трапезы велел запрягать лошадей и взял с собой трех человек, и меня среди них. Уселись мы в телегу и ехали всю ночь, и никто не знал, что это за поездка такая и куда мы держим путь. На рассвете приехали мы в один большой город. И встали кони у одного большого дома, двери же и окна в доме были закрыты. И велел Бешт постучать в дверь. И вышла одна старуха и стала кричать, мол, что вам здесь надо, хотите, чтобы вас повели на казнь, ведь всякого еврея, стоит высунуть ему нос из дома своего, сразу зарежут христиане, ибо это день их праздника. А ежели не находят еврея на улице, то бросают жребий, и на какого еврея выпадет, тому и мстят за своего мессию. И горе тому, на кого укажет их жребий, волокут его из дома на улицу и мучают мукой жуткой, пока он не умрет. И бросили они жребий накануне, и выпал он на сына раввина, ибо знают христиане, что в сей день евреи опасаются выходить на улицу. Теперь же, как только увидит кто из христиан, что приехали евреи из Польши, то всех вас поведут на смерть, и нам тоже будет плохо из-за вас. Поспешите же и бегите из города. Так кричала старуха, плача и голову закрывая руками. Однако Бешт не обратил на нее внимания, и вошел в дом, и поднялся в верхние покои, и велел внести вещи в дом. А бывшие в доме все лежали попрятавшись, никто и слова не говорил, ибо напуганы были весьма. А старуха перечила Бешту с воплями и подвываниями, Бешт же вовсе ей не отвечал. Только снял завесу с одного окна, встал в окне и стал смотреть на улицу. А старуха – снова кричать, зачем снял завесу, а он не обращал внимания на нее. И увидел Бешт, что на городской площади стоит большой помост, и три ступени ведут к нему, и великая толпа собралась вкруг помоста, и ждали епископа. И спустя немного времени раздался звон многих колоколов, возвещавших о появлении епископа.