Диск, стоящий в плеере, — не про смерть и ее последствия. Он об обычных вещах. Может быть, не слишком обычных для Елизаветы, по для остальных — точно. Мотоциклетная любовь без шлема, ночь без города, город без дня, день без солнца, солнце без пятен, протуберанцев и короны, но тогда это уже не солнце, это — бывшее солнце, потухшая звезда. Тень потухшей звезды мелькает где-то на заднем плане во второй и одиннадцатой песнях. Не совсем ясно, о чем идет речь — о человеке, дельфине или небесном теле, их контуры сливаются, накладываясь друг на друга. А ТТ во второй и одиннадцатой песнях много грустнее обычного, и в них есть предчувствие чего-то, и небесное тело при этом исключается из списка — нельзя же всерьез грустить по нему!.. Во всех остальных песнях на диске ТТ задирается и провоцирует, перепрыгивает через турникеты в метро, стоит на руках на краю крыши, выскакивает из машин на полном ходу, чешет переносицу кончиком шведского десантного ножа «Моrа». Из всего того, что играючи проделывает ТТ, для Елизаветы доступно только «почесать переносицу», и не исключительным и раритетным шведским ножом, а обычным кухонным.

А она еще мечтала о дружбе с дельфином, с инопланетянкой! Наивная чукотская девочка!..

В четвертой по счету песне ТТ пьет виски.

Ста пятидесяти рублей, оставшихся у Елизаветы после бесславного похода за телефоном, на виски явно не хватит. Но можно купить что-нибудь подешевле. Пивасик, который обычно берет Пирог. Джин-тоник, который обычно берет Шалимар. Или даже водку, единственный из крепких напитков, который уважает Праматерь Всего Сущего. Но водку, как заведенный, пил и Карлуша. Интересно, если бы он увидел родную дочь с пузырем водяры в руках, он посчитал бы это уважением к своей памяти или надругательством над ней?..

Елизавета решила соригинальничать, оторваться от низменных вкусов Пирога с Шалимаром и от алкогольных предубеждений Карлуши и Праматери. В первом попавшемся магазинчике она приобрела пару алкогольных энергетических напитков и влила их в себя в первом попавшемся сквере.

Вкус у напитков был отвратительным: сладким, но с какой-то гнилостной нотой внутри. Как будто эта паточная дрянь заговаривала зубы и хотела казаться лучше, чем есть на самом деле. Как будто она хотела прикинуться дорогущим шампанским или вином. Как будто она ехала в переполненной замызганной маршрутке (в подстреленном пальтишке, в колечке из меди, с журналом о красивой и богатой жизни в зубах) — и пыталась уверить всех, что маршрутка — лишь недоразумение. Чудовищное стечение обстоятельств, а на самом деле вот же она, вот! — трясет отретушированными сиськами и откляченным задом на обложке.

Энергии, паче чаяния, в Елизавете не прибавилось, зато в голове поплыл легкий туман, а образ города без дня и дня без солнца, напротив, стал проясняться.

ТТ, естественно, не имела в виду Питер, когда писала свои песни. Городов под стать ТТ не слишком много, если вообще такие существуют. Если вообще такие существуют — они являются частью ТТ, а не наоборот. Аксессуаром, любой из которых так не идет Елизавете и так охренительно смотрится на ТТ, будь то кольцо, браслет или медальон с японским иероглифом «дом на пустынном берегу». По зрелому, подстегнутому энергетическим напитком, размышлению, у ТТ совсем иная природа, чем у Праматери. В Праматери нет ничего рукотворного, животные и растения пребывают в восхитительном неведении относительно существования человека и всех бед, с ним связанных. В ТТ… хи-хи-хи, Елизавета не видела ее живьем и не может судить со всей определенностью, хи-хи-хи… В ТТ с людьми тоже не густо. Но много всяких примет, с ними связанных; много всяких вещей, ими придуманных; они были здесь — и ушли, оставив после себя целые завалы. И ТТ мужественно разгребает эти завалы, сочиняя по ходу новую историю человечества. Переделывая механизмы игрушек; заново переписывая книги, в которых из всего текста сохранилось лишь название… хи-хи-хи, вот было бы забавно, если бы ТТ стояла на краю крыши на руках, а Елизавета прогоняла бы передней эти телеги!..

Хорошо, что ТТ не живет в Питере.

Ей никогда бы не понравилась улица Красного Курсанта.

И Елизавета ненавидела эту улицу и чертов «второй или третий двор». И сегодня ей совсем необязательно было появляться здесь для проверки — жив ли Илья или он наконец оттопырился. Тогда зачем она приползла сюда, после трех часов бесцельных блужданий по городу, еще одной сисястой и жопастой энергетической банки, отягощенная переполненным мочевым пузырем, мыслями о Карлуше и целом мире, отражающемся в дельфиньей спине?

Затем.

Праматерь — ма-ла-десссс, Праматерь — форрр-рэва! Фразы универсальнее не существует.

* * *

…Всякое «затем» имеет спою подоплеку.

Но мочевой пузырь удаляется сразу, выковыривается за скобки хирургическим путем, дело совсем не в нем, даже думать об этом смешно! Любой, самый отвратительный общественный сортир, любая зассанная подворотня, любой клоачный подъезд со шприцами и на славу потрудившимися гандонами куда предпочтительнее, чем высохший и мумифицировавшийся дом Ильи, хотя там чисто и сливной бачок никогда никого не подводил.

При ближайшем рассмотрении Елизаветино «затем» давно хотело почесать кулаки. Провести то, что в борьбе сумо называется «кимаритэ» — завершающий прием, который обеспечивает победу в поединке одному из борцов. Давным-давно (во времена палеолита или во времена мятежной юности японского бога Такамикадзути) она мечтала стать необходимой несчастному Илье, хоть как-то облегчить его страдания, заставить его скучать в свое отсутствие. Последний пункт выглядит чересчур эгоистично, такой себе технический сумоистский ляп, исамиаси или косикудакэ, дисквалификация за него не предусмотрена, но победа всегда отдается сопернику.

Илья — ее соперник.

Представить его стоящим напротив, на полусогнутых ногах, не так сложно, как кажется на первый взгляд. Дурацкая кепка козырьком назад легко трансформируется в традиционную прическу эпохи Эдо; халат — в пояс маваси. Что же касается сомнительных физических данных заморыша Ильи, то и здесь имеется решение. Если навесить на его скелет всех щенков и котят, которых Елизавета собиралась принести в разное время; все цветы, которыми она рассчитывала украсить его дом; если добавить ко всему этому шесть пудов ненависти, раздражения и желчи, которые генерировал в ней Илья, — перед Елизаветой-дзёнокути предстанет весьма грозный противник.

Помощнее и повыше классом.

Дзюрё. Макуути.

А дзёнокути — фи! Начинающий борец, что-то вроде армейской салаги-первогодка, потенциальной жертвы дедовщины. Мыть, скрести, стирать белье старших товарищей, готовить для них еду — вот что от него требуется, а они при этом будут вести себя как оху.крысы.

Илья-дзюрё, Илья-макуути — первый.

Давно пора было линять из этой шарашки.

Нет, она тянула до последнего, на что-то надеялась, малахольная. Вдруг Илья изменит свое к ней отношение, вдруг она станет необходимой ему?