побыстрее потушить огонь в плите. Не хотелось стать причиной пожара в инсуле. Впрочем, я был уверен, что «Дубовый Лист» сумеет защитить себя в любом облике.

— Что это? — Сулла наконец-то увидел сердце нашего паба. Медный перегонный куб, созданный по типу аламбика. Начищенная медь ярко блестела, притягивая взгляды. Насколько помню, Фараон лично заказал его в Португалии — во всяком случае, что-то такое он мне рассказывал.

— Вот так это и делается, Луций Корнелий, — развел руками мой компаньон и пустился в путаные объяснения. Надо отдать римлянину должное — Сулла схватывал на лету.

— Ага, — глубокомысленно сказал он. — Значит, обычный ячмень? Невероятно, клянусь бородой Геркулеса!

— Ну, не все так просто… — и Фараон продолжил растолковывать суть метода превращения солода в «жидкий огонь».

— Так мы отправляемся на виллу? — мне все-таки удалось залить пламя, и я решил напомнить о себе.

— Сейчас дождемся Евтерпия с парой лектик, — заржал Сулла жизнерадостно, — я отправил его, чтобы он пнул несколько ленивых задниц носильщиков на ближайшей бирже. Так нам не придется бить сандалии по этим вонючим лужам! Ты извини, Авл Мурий, но пешком по Субуре ходят только отчаянные пьянчуги или голытьба. Я из первых, но после твоего угощения, боюсь, рискую пропахать мостовую носом!

Я удивился — ведь только сейчас заметил, что вольноотпущенник и впрямь будто испарился, совершенно незаметно улизнув из «Дубового Листа», пока мы пропускали по очередному стаканчику.

— Я думал, нынче носилками пользуются только матроны, — удивился Фараон.

— И покойники! — на Суллу напала смешливость, и он корчил страшные рожи, чтобы с ней справиться. — Не беспокойся, Авл Мурий, нас еще пока не понесут на погребальный костер, ограничимся пьяным весельем!

Валлиец со вздохом сделал отвращающий зло жест, чем довел Луция Корнелия практически до истерики. Наконец римлянин отсмеялся, стуча кулаком по беленой стене, и вытер набежавшие слезы. За дверью каупоны что-то тяжело загремело и стукнулось оземь, послышались приглушенные голоса.

— А вот и Евтерпий, — прислушавшись, уверенно объявил Сулла. Дверь открылась, и внутрь шагнул вольноотпущенник.

— Все готово, господин, — сказал он бесстрастно.

— Отправляемся!

— Погодите! — мне вдруг пришла в голову очень своевременная мысль.

— Ну что еще, Вар? — недовольно окликнул меня Сулла.

— Порядок должен быть! Район-то неспокойный, — я выразительно поднял брови. Луций Корнелий понимающе кивнул.

— Да уж… Я помню, как здесь из каждого окна летела черепица — прямо по шлемам моих ребят, — мрачно согласился он. — Эй, там! Ждите, сколько понадобится, ясно?

Я соскочил с лектики и вбежал в «Дубовый Лист». Пинком затворил за собой дверь — только лишних глаз мне здесь не хватало.

— Мануанус!

— Туть, — с протяжным зевком отозвался наш домашний монстр.

— Остаешься за главного, понял?

Щетинистая тварь после моих слов приосанилась и даже как-то увеличилась в размерах. Инферналис выпятил ребристую грудь и принялся важно расхаживать по стойке.

— Не задавайся, — погрозил я ему пальцем. — И следи за…

Тут я задумался.

— Ну, за мелким… За этим…

Елки-палки, да почему мы до сих пор не придумали котенку имя? Только сейчас я понял, что с тех самых пор, когда я спас эту черную мохнатую пакость с тонущего «Титаника», мы так и не догадались подумать хоть о каком-нибудь кошачьем прозвище. Вечно только «эй, куда полез!» «ну-ка, мелочь, айда жрать!» и «брысь, блин!»

— Короче! Следи за котом, пока мы не вернемся!

— Пьянь, — неодобрительно сказал Мануанус и начал демонстративно взбивать тряпки в своем гнезде, чтобы устроиться со всеми удобствами.

В это время из задней комнаты вышел черный котенок. И сказал громко:

— Мяааау!

Мануанус Инферналис кубарем скатился с полки, подбежал к шерстяному взъерошенному комку и принялся неумело гладить его когтистой лапой.

— Есть! — приговаривал он ласково. В исполнении древнего чудовища библейских времен это звучало довольно странно. — Кусь мясь! Кусь корьмь! Коть толсть!

Котенок урчал и выгибал спинку. Мануанус подтолкнул его к миске с кормом и злобно уставился на меня.

— Смотреть! Стеречь!

Вот теперь все было в порядке. Я вышел из двери на улицу, услышал стук падающего в свои петли засова и пошел к лектике.

И все-таки какая-то непонятная мысль не давала мне покоя. Словно бы я что-то забыл. Но что?

Вар и Фараон

Лектика оказалась довольно удобным средством перемещения — хотя приятели никак не могли свыкнуться с мыслью, что по ночным улицам Рима их несут живые люди в сопровождении вооруженной охраны. Три шестерки кряжистых лектикариев (Евтерпий трусил рядом с носилками Суллы) с легкостью миновали Субуру, потом быстрым шагом пересекли более приличные места, и, наконец, окунулись в ночную тень за границами города.

Здесь почему-то было теплее, чем в низинах Субуры, и Варфоломей сам не заметил, как задремал под шелест ночного ветерка, облокотившись на жесткую подушку под мерное раскачивание лектики. Он очнулся от дремы только тогда, когда раздался стук в высокие крепкие ворота.

— Открывай, Евн! Луций Корнелий Сулла Счастливый вернулся!

Ворота распахнулись с необычайной быстротой, и три лектики вплыли в атрий виллы, остановившись у бассейна-имплювия. Домашняя челядь, выстроившись в два ряда возле шкафа с имаго — восковыми масками предков, почтительно кланялась, а дородный вилик, смотритель и управляющий виллой, подбежал к лектике Суллы, тряся подбородком и размахивая табличкой с какими-то записями.

— Блистательный Луций Корнелий…

— Да оставь ты это, Батий, — лениво отозвался тот, опуская ноги в сандалиях на мозаичный пол, — мы же не на сцене. Все спокойно?

— Да, Луций Корнелий! Как ты и приказал, сегодня всем актерам, музыкантам и танцовщицам было велено удалиться!

— Какое счастье, о боги! — Сулла закатил глаза к ночному небу, россыпью ярких южных звезд нависающему над световым колодцем атриума. — Значит, хотя бы этой ночью мне не придется слушать крики вцепившихся друг другу в волосы лицедеев и их разборки по самому ничтожному поводу. «Я лучше декламирую Плавта! — Нет, я! — Зато мне отлично удаются комедии Теренция!» — передразнил он кого-то и с наслаждением повел затекшими плечами. — К Эребу всех этих кривляк! Особенно этого… как его… — Сулла пощелкал пальцами. — Евтерпий, помоги мне! Как звали этого наглого поэтишку, совсем еще юнца, который на днях поддался на подначки девок, перепил и блевал в триклинии прямо на свитки со своими