— Это ты можешь, — согласился Малько, отпуская руку Чебурашки. — Сопли пускать вы все горазды. Ты лучше скажи, кого это из ваших у турникета хлопнули. И кто с ним в связке бомбил, кроме тебя.

— Откуда я знаю? — взвился лопоухий. — Я не при делах. У вас есть что-нибудь против меня? Вы меня на кармане взяли? Нет? Ну, тогда давайте жопкой о жопку — и врозь.

— Хамите, парниша, — с сожалением констатировал капитан Малько. — Забыл ты, Витя, как Жеку Баяниста мне слил. Со всеми потрохами. А? Он до сих пор ещё на пятнадцатой зоне чалится. Может, маякнуть ему за старые дела?

Чебурашка сдулся на глазах. Концы его тонких обветренных губ опустились, как у печального Пьеро.

— Ну чего вы, Максим Трофимыч, — жалостливо заныл он. — Я ж в натуре не знаю…

— Значит, по-человечески мы не понимаем, — уныло пожал плечами Малько. — Ладно, Витя, иди. У нас ведь и точно против тебя ничего нет. Жди вестей от Баяниста.

Оба опера развернулись, чтобы гордо удалиться. Но тут уж в них вцепился сам Чебурашка.

— Ну, начальники, ну давайте в сторонку отойдём, — нервно зачастил он. — Какого лешего вы меня на майдане мытарите? Сейчас всё расскажу-поведаю. Ваню Муравья лох вокзальный прихватил. Ванька из молодых, совсем нулевой. Я ж своим говорил: рано ему втыкать, пускай на кошечках потренируется…

Чебурашка потащил граждан начальничков за ларёк с надписью «Блинная», чтобы в тихом уютном месте изложить им детально всю печальную историю. Но ненароком сделал шаг в сторону и пересёкся с интеллигентного вида дачником, который только что покинул электричку и торопился с садового участка в родные пенаты. Одной рукой пожилой мужчина в чёрном берете держал портфель, другой — аккуратные грабли. При столкновении Чебурашку отбросило к окошечку блинной, где он протаранил узкоглазого толстяка-азиата.

Блин с ветчиной взлетел из рук толстяка в поднебесье и опустился точно на зубья грабель.

— Шайтан два рога! — отчаянно завизжал толстяк. — Ты зачем на людей пирыгаешь? Где мой бьлин, собака?!

Азиат схватил Чебурашку за грудки.

— Отстань, чурка! — завопил Чебурашка. — Вон твой блин, у чёрта на рогах! Отпусти, говорю! Сейчас писану мойкой по буркалам!

Потомок Чингис-хана отшвырнул Чебурашку в сторону оперативников и бросился к гражданину с электрички, который замер и ошалело взирал на дар небес, повисший прямо над его головой.

— Дарагой, это моё! — просительным тоном обратился толстяк к гражданину. — Чесн слов, моё! Я тибе килянусь…

— Да-да, — растерянно заторопился тот признать правоту азиата. — Конечно, конечно! Берите, пожалуйста, я не претендую…

Азиат с благодарностью дотянулся до блина и нежно снял его с зубьев.

— Спасибо, дарагой, — душевно поблагодарил он обладателя грабель. — Да будет твой путь устлан коврами и осыпан розами…

ВИДИМО, НЕ ВСЕ МОЛИТВЫ АЗИАТОВ долетают до ушей Всевышнего. Едва мужчина в берете и с граблями вытек с толпой на привокзальную площадь, как его неожиданно обступили с трёх сторон незаметные, но внушительного вида серые личности. Одна из них что-то шепнула дачнику на ухо и сунула ему под нос красное удостоверение. Берет у гражданина тут же съехал набекрень, отчего седовласый дяденька стал смахивать на французского партизана маки/, которого прихватили с поличным коварные агенты гестапо. Сходство усиливалось тем, что агенты сунули встревоженного партизана в «Опель» стального цвета, увозя незнакомца, надо думать, в объятия добродушного группенфюрера Генриха Мюллера. «Опель» сопровождала скромная малиновая «девятка».

Впрочем, конечный пункт, куда минут через сорок прибыли «липовые» гестаповцы со своей добычей, мало напоминал кабинет начальника тайной государственной полиции рейха. Скорее, здесь можно было снимать панораму поверженного Берлина после тотальных бомбёжек союзнической авиации. Опустевшие и полуразрушенные здания, расположенные чуть в стороне от основной магистрали и окружённые живописными рощицами, когда-то давно представляли собой крупный птицекомплекс по заготовке бройлерных курочек. Это было время расцвета великой Продовольственной программы, которая осуществлялась под чутким руководством Центрального Комитета Компартии Советского Союза. Однако возведённый комплекс быстро захирел: импорные инкубаторы в умелых руках российских мастеровых людей рассыпались на мелкие запчасти, цыплята передохли. И тогда областное начальство передало территорию под лечебно-трудовой профилакторий: славная Коммунистическая партия как раз во главу угла поставила бескомпромиссную борьбу с пьянством.

Управление исправительно-трудовых учреждений комплекс довело до ума, благо под рукой оказалось немерено дурной рабочей силы в лице огромного стада алкашей, согнанных для перевоспитания. Но и оплот трезвости продержался недолго. Через некоторое время новая демократическая власть, отогнав пламенных большевиков от кормушки, решила, что всякий слободный индивид могёт жрать сивухи сколь пожелает, а посему все ЛТП скопом закрыли как символ векового угнетения непросыхающей нации.

С тех пор на обломках инкубаторской империи больше ничего не выстроили. То есть планов предлагалось громадьё, особенно от акул среднего и крупного бизнеса. Но, видать, даже у этих акул не хватило терпения на многочисленные согласования и денег на обильные взятки большим и малым начальникам. Предприимчивый народ растащил с лечебно-трудового птицекомплекса всё, что можно, оставив лишь бетонные коробки зданий да цементный бассейн в центре мемориала погибшим мечтам.

Здесь-то дачника и вытряхнули из «Опеля», а затем провели в огромный гулкий цех. Под его крышей прежде располагалось конвейерное птицекомплексное производство, а затем во времена повальной трезвости тихие алкоголики сколачивали шаткую офисную мебель. В центре огромного цеха на раскладном садовом кресле, словно клуша на насесте, расположился импозантный мужчина средних лет в тёмном плаще и стильной фетровой шляпе, явно заимствованной из гардероба американских гангстеров блаженных времён «сухого закона». К этому ансамблю прекрасно подошла бы дорогая гаванская сигара. Но сигара отсутствовала, и эта промашка смазывала всё впечатление. Ну, сидит. Ну, в шляпе. Ботинки даже не из крокодиловой кожи.

Шикарный незнакомец поднялся навстречу растерянному грабленосцу и радостно раскрыл ему свои объятия.

— Наконец-то мы встретились, дорогой Леонид Викторович! — с душевной нежностью приветствовал он гостя. — Право слово, я вас таким и представлял…

— А я вот вообще не представляю, что происходит, — недовольно отвечал Леонид Викторович, поправляя берет и недоуменно оглядывая бетонный интерьер цеха. — Куда меня завезли? Кто вы такой? Всё это мало вяжется с учреждением, в котором вы служите…

— Как знать, как знать, милейший Леонид Викторович, — мягко возразал тип в фетровой шляпе. — Наше учреждение испокон веку славится своей… как бы это сказать… экстравагантностью. Так что присаживайтесь.

Бугай за спиной французского партизана мгновенно соорудил ещё одно раскладное кресло.