— А можно оставить сыр? — я вдруг почувствовала, что безумно хочу именно сыра.

Брать иногда кусочек, смаковать его во рту, можно даже в ванной.

— Конечно, — одна из девушек метнула на меня любопытный взгляд, поставила тарелку обратно и взяла вместо неё другую — с булочками.

— Да, булочки лучше убрать, — кивнула ей Уна. — И принесите морковки, она ей понадобится после занятия.

Морковки? Интересно, что такое со мной будет, если потом будет нужна морковка?

— Слушаюсь, Хранительница, — девушка склонила голову и поспешила на выход.

После того, как всё было готово, и помощники покинули комнату, я с удовольствием сняла с себя чёрную хламиду и с наслаждением опустилась в воду. О, это было просто божественно!

— Очисти свой разум от мыслей и тревог, — раздался размеренный голос Уны. — Подумай о том, как прекрасно солнце на рассвете, как душисты травы, как приятна вода, что обволакивает твоё тело, унося тревоги.

И я чувствовала, как расслабляюсь, как вода ласкает кожу, держит меня, не давая размазаться по внутренней поверхности ванны. Соль, которую добавили в воду, пахла хвоей и мятой. Прекрасное сочетание! Туда бы ещё добавить апельсинового цвета и… хрена.

Так, не надо сейчас о хрене, а то тело начинает волноваться. Я сказала: не думать о хрене Крайла! Ой, то есть о Крайле и о том, что он любит запах хрена. Хотя, кого я обманываю? Конечно, я думала о том самом, точнее собирала остатки моральных сил, чтобы не вспоминать.

Лишь спустя некоторое время я смогла отвлечься, сосредоточиться на голосе Уны и таки представить, как волны ласкают песок на берегу, как птицы кружат в небесах и благоухает жасмин. Да, его мне не хватало в Армарии, пусть я и с лёгкостью отказалась от него.

— Теперь помоем волосы, — Уна подошла ко мне сзади, полила водой из ковша на мои локоны, взяла бутылочку с шампунем и принялась втирать его в волосы.

Её движения были очень деликатны, они рассылали по коже приятные импульсы, ещё больше расслабляли. Сразу вспомнился Крайл в нашу первую брачную ночь, да и потом, когда мы окончательно поженились, он любил принимать ванну вместе, правда, удавалось это далеко не всегда.

— Всё, хватит, пора выходить, — объявила Уна после того, как смыла остатки пены с волос.

— Подождите, я хочу помыть тело, — я встрепенулась, вспоминая, что в последние дни слишком много потела.

— Да, точно, совсем забыла, — усмехнулась над собой Уна. — Вот тебе мочалка, я пока схожу за одеждой. Как-то мы упустили этот момент.

Пока я домывалась, магиня принесла чистый балахон, причём не белый, какой носила она и не зелёный, как у адептов. Он был насыщенного брусничного цвета, словно я — Благодетель. Ведь именно наш верховный жрец носил нечто подобное.

— Почему красный? — всё-таки решилась спросить я.

— Много причин, — Уна поджала губы, словно не хотела разъяснять, — в первую очередь, потому что ты беременна.

— А во вторую? — не могла удержаться от вопроса.

— Ты — королева, — всё-таки выдавила из себя Хранительница. — Это не значит, что к тебе будет какое-то особое отношение, нет, я с тобой вожусь лично только потому, что у тебя большая сила, ты в положении и…

Она оборвала себя.

— Что и? — я напряглась, чувствуя, что она от меня что-то скрывает.

— И история у тебя интересная. Подмены эти, Армария опять же. Ты не бойся, уже сейчас готовится анализ твоей крови, волос и ауры для подтверждения происхождения. И уже сейчас я совершенно точно могу сказать, что ты действительно дочь Харника и Виринии. На этом мы закрываем тему прошлого и начинаем занятие. Пошли.

Она взяла меня за руку и решительно зашагала в сторону ещё одной двери, противоположной той, куда выходила она сама и откуда приходили все помощники. За ней скрывалась ещё одна комната, такая же круглая, как и спальня. Пустая, с большим кругом на полу то ли начерченным мелом, то ли выложенным светлым камнем — я пока не поняла.

— Встань в центр круга и подумай о чём-нибудь приятном, — дала мне указание Уна, тоже войдя внутрь круга. — Только не о муже и ни о каком другом человеке. Это должно быть что-то природное.

Легко сказать, да трудно сделать! Как назло, сразу после такого указания в голову полез Крайл, мама, которая королева, Виви, а следом за ней и Кларк.

— Не получается, — простонала я. — Можно мне попеть?

— Можно, — разрешила Уна, — но обязательно весёлое.

Это я понимала и без неё. Что ж, в Коринии много песен о цветах, выбор большой. Вот только в голову пришла скабрезная песенка, которую любил петь мой папа (пусть и не настоящий, но считать отцом Харника совсем не хотелось, по крайней мере, наедине с собой). Разумеется, она была о хрене.

Всем милы цветочки,

Ягодки, грибочки,

Но лучшее средство от всех невзгод –

То, что имеет любой огород!

Хрен, хрен, хрен!

Ешь его ты при простуде,

Натирай от болей,

Ну а если нет детей,

Пей настойку с солью!

Хрен, хрен, хрен![1]

— О, Боже, Беренгария! — воскликнула Уна, едва я закончила её петь. — Ты что, не могла вспомнить песню о какой-нибудь фиалке?

Я, было, смутилась, ведь песня и впрямь была неприличная, но оказалось, дело вовсе не в этом…

Крайлах

Эту ночь я не спал. Сначала мы проверили Зигвальда, Ортоса и всех остальных армарийцев, которые участвовали в суде, если это можно так назвать. Как я и подозревал, в их крови нашли остатки зелья, усиливавшего агрессию. Как они вообще сразу её не казнили — загадка. Видимо, сказалась воинская дисциплина, но ненадолго — моего возвращения они дожидаться не стали. Хотя кому, если не мужу, разбираться с собственной женой!

— Я виноват, — Зигвальд сидел, опустив голову и сжав её руками. — Какой же я дебил! Всегда ведь всё проверяю на десять раз, а тут словно пелена перед глазами встала.

— Это ты не мне говори, это ты потом Беренге рассказывай, — я поморщился — щека болела от братского удара, как и нога, но та меньше. — Я тебе уже высказал всё, что думаю.

Ещё как высказал! Под левым глазом у Зигвальда расцветал синевой отпечаток моего хука справа, на лбу красовалась огромная шишка, нос и вовсе распух. Ещё недавно он, этот самый нос, смотрел в сторону, но его уже вправил наш врач. Левую ногу Зиг тоже подволакивал, на лице и руках были ссадины и прочее, и прочее. Я пострадал чуть меньше, ибо та ярость, что меня охватила, настолько поразила брата, что, несмотря на чужие зелья, он бился хуже, чем мог бы.

Потому что я никогда до этого не терял самообладания.

— Никогда не думал, что придётся извиняться перед женщиной, — протянул он, но отказываться не стал.