— Не могу больше, — со слезами прошептала она. — Не могу.

— Можешь, можешь. Ты у нас храбрая девочка. — Она снова обругала его, а он с ухмылкой сказал: — Вот и ладно. Она уронила голову ему на, плечо, и он откинул со лба ее мокрые от пота волосы. Этот маленький жест лучше всяких слов сказал Аксиане, что она не одинока. Она вновь обрела мужество, и даже боль на мгновение стала терпимой.

— Где Ульменета? — спросила она.

— Придет, как только проснется. Не знаю, почему она спит до сих пор. Ногуста думает, тут не без колдовства. Зато я с тобой. Положись на старого Зубра и не робей.

Фарис вытерла ей лицо, дала воды, и Аксиана с благодарностью напилась.

Солнце, перевалив за полдень, медленно двигалось по небу. Зубр снова посадил ее на корточки, но судороги возобновились, и он прислонил ее спиной к дереву. Силы ее почти истощились, она плавала в море боли, плохо сознавая, что происходит вокруг. Ей вспоминалось молодое исхудавшее лицо матери, обведенные кругами глаза. Мать умерла в родах. Сын тоже родился мертвым, истерзав и обескровив ее. Няня привела к ней проститься шестилетнюю Аксиану, но мать бредила и не узнала ее. Перед смертью она все повторяла чье-то имя, и никто не знал, кого она зовет.

Ее похоронили вместе с сыном, в ясный летний день.

«Я тоже умру, как она», — подумала Аксиана.

— Ты не умрешь, — сказал Зубр.

— Я не хотела… говорить это… вслух, — прошептала она.

— Ты не умрешь, девочка. Скоро я приложу сына к твоей груди, и солнышко согреет вас обоих.

— Сын… — Как странно. Всю беременность она даже мысленно называла его только «ребенок». Ребенок Сканды. Плод насилия, изменивший ее юную жизнь.

«Мой сын ждет, чтобы родиться на свет».

— Я уже вижу головку, — воскликнула Фарис. Зубр сам вытер пот с лица Аксианы.

— Не тужься пока. Погоди.

Она слышала его, но стремление вытолкнуть бремя из своего тела было сильнее.

— Не могу удержаться! — сказала она и сделала глубокий вдох.

— Нет! — гаркнул он. — Головка еще не прорезалась. Дыши вот так, — приказал он, видя, что кровь уже прилила к ее лицу, — по-собачьи. — Он высунул язык и показал как.

— Я тебе не собака! — прошипела она.

— Дыши, не то навредишь ребенку. Головка-то у него мягкая. Дыши, чтоб тебе! — Велев Фарис держать роженицу за плечи, Зубр перебрался вперед. Головка вышла почти полностью, и показалось плечико. Но пуповина обмоталась вокруг шеи, как синевато-серая змея. Зубр понял, что не сможет снять ее своими толстыми пальцами, и его охватил страх. Он уже дважды сталкивался с таким явлением. В первый раз пуповину перерезал лекарь. Ребенок выжил, но мать умерла, потому что часть последа осталась в ней и вызвала заражение крови. В другой раз ребенок задохся. — Не тужься, сдержись! — приказал Зубр. Поддерживая головку левой рукой, он подцепил пуповину мизинцем правой. Она соскальзывала, но с третьей попытки он удержал ее и осторожно снял с шеи. — Давай теперь! — крикнул он, устранив угрозу. — Тужься, как сто чертей!

Утробный стон, потом крик, и ребенок выпал прямо в руки Зубру, весь покрытый кровью и слизью, Зубр быстро перевязал и обрезал пуповину, потом вытер ребенку нос и ротик, прочистив дыхательные пути. Младенец, шевельнув ручонкой, сделал свой первый вдох, и тоненький крик огласил лес.

— Убирайтесь! — крикнул Зубр, услышав, что кто-то бежит к загородке, и велел Фарис принести еще воды. Став на колени, он положил ребенка на грудь Аксианы. Мать обняла его. Фарис, разинув рот, смотрела на крошечное сморщенное существо в руках королевы. — Ступай за водой, девочка. Успеешь еще наглядеться.

Фарис спохватилась и выбежала вон.

Аксиана улыбнулась Зубру и заплакала,

— Молодчина, — проворчал он и поцеловал ее в лоб.

— Ты тоже молодец, — сказала Ульменета у него за спиной.

Зубр, повернувшись к ней, заставил себя ухмыльнуться.

— Ну, если хочешь отблагодарить меня как следует…

— Не надо портить такую минуту, Зубр, — беззлобно перебила она. — Ступай к своим друзьям, а я закончу то, с чем ты так хорошо справился.

Зубр со вздохом поднялся на ноги и почувствовал себя смертельно усталым.

Ему хотелось сказать королеве, как много значили для него эти несколько часов. Хотелось сказать, что он гордится ею и никогда не забудет того, что здесь произошло. Что для него было большой честью принимать у нее роды.

Но Ульменета уже занялась ею, и королева лежала с закрытыми глазами, прижимая к себе маленького короля.

Зубр молча вышел из загородки.

Бакилас сидел под звездами, обнажив свое бледное тело. Водяные ожоги на ступнях и лодыжках заживали медленно. Трое его товарищей сидели рядом. Драско пострадал сильнее других, но и у него кровотечение остановилось. Его конь упал, когда они перебирались вброд через реку, и лишь проворство Лекора и Мандрака спасло Драско. Его вытащили, но вода проникла под черные доспехи и обожгла грудь, живот и руки. Драско и теперь был удручен этим.

Телесная смерть Пеликора и возвращение его в Пустоту только позабавили Бакиласа. Он всегда был глуп, и Бакилас не признавал своего родства с ним. Но гибель Немора на мосту опечалила всех креакинов. Они видели, как громадный человек бросился на него, и почувствовали ужас своего брата, когда тот, пролетев сквозь пламя, упал в ревущую реку. Они ощутили его боль, когда жгучая вода разъела его кожу, растворила плоть и кости.

Даже если Анхарат осуществит свое Великое Заклятие и вернет иллогиров обратно в мир, Пеликору и Немору понадобятся сотни лет, чтобы накопить силы и вновь обрести форму. Двое их братьев стали Ветрожителями, а враг не понес никаких потерь. Есть от чего прийти в бешенство.

Но теперь они по крайней мере знают источник магии, которая действует против них. Ребенок, белокурая девочка. При этом возникает другой вопрос: как может дитя в столь нежном возрасте управлять халигнатом?

— Что будем делать дальше, брат? — спросил Драско.

— Наша задача остается неизменной. Мы найдем младенца и доставим его Анхарату.

Драско потрогал полузаживший ожог на плече.

— При всем уважении, я не согласен. Мы все здесь воины, и в бою каждый способен справиться с десятком человек. Но это не бой. Двое наших уже вернулись в Иное Место, утратив форму, однако мы не стали ближе к выполнению своей миссии.

— Им придется сразиться с нами — не могут же они вечно убегать. Вступив с нами в бой, они умрут.

— Я в этом не столь уверен, — сказал Мандрак. — Они, может быть, и стары, но разве ты не ощутил силу их духа? Эти люди — прирожденные воины. Такие никогда не сдаются и очень опасны.

— По-твоему, они способны выстоять против креакинов? — удивился Бакилас.