– Поехали, – тронул ее плечо Полуянов.

В Институт неотложной помощи Надя с Димой примчались за рекордное для Москвы время – двадцать минут. Таксист, едва взглянул на заплаканное Надино лицо и услышал, куда надо ехать, – такой старт взял, что их в сиденье вдавило. И гнал от души – по встречке, по тротуарам. Даже экстремал Полуянов и тот не выдержал, попросил:

– Слышь, братан, – обороты-то сбавь.

А Надя за водилу неожиданно заступилась:

– Пусть гонит. (Хотя всегда раньше подобных горе-гонщиков ненавидела.)

Но сегодня неожиданно выяснилось, что скорость и свист горячего ветра в открытых окнах ее успокаивают.

Впрочем, они все равно не успели. Оказалось, что часы посещений уже закончены, а в реанимацию и вовсе ни в какое время не пускают. В холле, правда, имелся телефон для экстренной связи с врачами – но, как гласила табличка, пользоваться им могли «только ближайшие родственники пациентов».

– Позвоним? – предложила Надя. – Скажем, что мы ее брат с сестрой?

– Зачем? – покачал головой Полуянов. – Лучше действовать неформально.

Идти неформальными путями журналисту явно было не впервой. Наде это живо напомнило историю со смертью ее мамы – тогда она впервые после долгого перерыва с Димочкой встретилась[19], и на душе совсем грустно стало…

«Вот странно, – подумала Митрофанова. – Ведь Лерочка мне по большому счету – никто. Случайная знакомая – к тому же глупенькая, взбалмошная и вредная. Раздражала меня, бесила – особенно сегодня… Но почему же сейчас, когда ей плохо, – мне тоже так тяжело?! Полуянов-то ясно, чего старается: она ему нравилась, еще бы – такая красотка! А я-то что с ума схожу?! Ну-ка, быстро взять себя в руки! Успокоиться. Отстраниться».

Но, как Надя себе ни приказывала – успокоиться и отстраниться у нее не получалось… Дима – тот куда более хладнокровным выглядел. Нимало не тушуясь, подвалил к охраннику, стал соловьем разливаться, чтобы тот их внутрь Института пропустил. Страж хоть и выглядел сурово, а сто рублей взял охотно:

– Ладно, уговорили. Проходите. Только чтоб не буянить.

– Что-что? – не поняла Надя.

– Водку небось друзьям несете? Или коньяк? – подмигнул охранник.

– Какая водка? Мы в реанимацию, – пожал плечами журналист. – Где она, кстати, тут?

– По коридору налево. Но туда вас точно не пустят.

– Мы разберемся, – заверил Дима.

И разобрался – стальная дверь с кодовым замком и грозная табличка «Не беспокоить!!!» журналиста не смутили. Пока Надя расстроенно разглядывала неприступный вход, журналист повел носом, принюхался, потом взял девушку за руку, протащил по истоптанному коридору, затолкнул в прокуренный закуток под лестницей:

– Нам, похоже, сюда.

– Фу, накурено как! – поморщилась Надя. – Зачем мы тут?

– Надо. Терпи, – хмыкнул Дима.

– Что ты затеял?

– Сорок восьмая журналистская заповедь: всегда ищи нужную курилку. В самой реанимации курить ведь нельзя?

– Совсем не факт… – начала Надя.

И тут как раз в курилку доктор и зашел.

– Простите, вы из реанимации? – вежливо обратился к нему Дима.

– Все справки в регистратуре, – буркнул врач.

Дима будто не расслышал:

– У вас там Лера Летягина. После аварии. Ее, – кивок на Надю, – подруга и моя родственница.

– Родственница? – поднял бровь доктор.

– Сестра, – не моргнув глазом, соврал Полуянов. – Двоюродная. В справочной сказали, что состояние крайне тяжелое. Мы так волнуемся, дома вообще невозможно находиться, вот, сюда приехали…

Журналист вытащил сигаретную пачку и вместе с ней, будто случайно, – пятисотрублевую купюру. Доктор с интересом посмотрел на деньги – и щелкнул зажигалкой. Пока Дима прикуривал, купюра исчезла.

– Сожалею, но дела у вашей сестры пока неважные, – вздохнул врач. И посмотрел на Надю с Димой с сочувствием. – Впрочем, организм молодой. Будем надеяться, справится.

Но уверенности в его голосе не было.

Надя машинально отметила, что доктор, по медицинским меркам, совсем еще юный, не старше тридцатника. Наверно, даже не врач, а пока что ординатор. Глаза – усталые, на рукаве зеленого хирургического костюма – пятнышко крови.

– Какие у Леры травмы? – потребовала Надежда.

Доктор поморщился:

– Стандартный набор. Сотрясение мозга, переломы. Забрюшинная гематома. Разрыв селезенки. Большая потеря крови, шок…

– О, господи, – пробормотала Надя.

А Дима с надеждой спросил:

– Но она хотя бы в сознании?

– Какое там, – вздохнул врач. – Пытаемся, конечно, из комы вывести…

– Гады! Вот гады! – пробормотала Надя. И тут же испуганно взглянула на врача: – Простите. Я имею в виду того… тех, кто в машине был. Которая ее сбила.

А Дима вкрадчиво спросил:

– Скажите, а мы не можем к Лерочке заглянуть? Хотя бы на минутку?

Врач выразительно взглянул на него – и Полуянов тут же повторил недавнюю комбинацию: пачка сигарет, еще одна пятисотрублевая купюра… Когда деньги исчезли в кармане хирургического костюма, доктор сказал:

– Ладно. Но только очень быстро. – Он затушил сигарету. – Пойдемте.

Надя с Димой поспешили за ним.

– Скажите, – на ходу спросил журналист, – из милиции к вам уже приходили?

– Из милиции? – насторожился врач.

– Так положено ведь? Леру машина сбила, а это криминал…

– Криминал. Только к кому приходить-то? Девочка в коме, на вопросы ответить не может. Сказали, чтоб мы им сами звонили – как только она в себя придет.

– А вещи ее где? – продолжал пытать Дима.

– Слушай, ты правда ей брат? – нахмурился врач.

Надя почувствовала, что краснеет. А Полуянов – спокойно ответил:

– Правда. Хотите – могу паспорт показать.

– Ладно, не надо, – отмахнулся врач. – Сумочки вместе с ней не привозили. Может, она без нее была, а может – ударом отбросило, так что не нашли. А одежда – как положено, на складе. Только, сам понимаешь, там испорчено все… Паспорт был, к счастью, в кармане джинсов.

Они подошли к реанимации, доктор набрал код, дверь распахнулась.

Медсестра, дежурившая на посту при входе, посмотрела на визитеров неодобрительно – однако, по знаку доктора, молча встала, вынесла им белые халаты. Предупредила: