— И у тебя лопнуло терпение.

— Да.

Смерти Бранд не боялся, не пристало мужчине ее бояться, но нельзя было подыхать, не добравшись до целителя. А у этой суки тоже дар, сожжет прежде, чем он до ножа дотянется. Целитель, вон, тогда отца едва не сжег. Подождать, пока она отвлечется? Что если поздно будет?

— Как яд подал?

— В горячем вине на ночь. Чтобы дорогим гостям лучше спалось.

— Почему ты решил обставить дело именно так?

— Дело переставало быть выгодным. А так — с меня взять нечего, дом сгорел, сбережения тоже. Королю подал прошение об отсрочке платежа. Если кого пришлет, скажу, что сейчас ко мне слишком много внимания. Потом.

Бранд, кажется, разучился дышать. Это неправда, не может быть правдой!

— А «потом» будет означать «никогда», — хмыкнул целитель. — Дом сам поджег или кому доверил?

— Сам.

Забыв обо всем, Бранд вцепился зубами в кулак. Неправда, неправда, неправда! Он помнил, как отец поднял его среди ночи, как волок, кашляющего и задыхающегося, по горящему коридору.

— Жена почему не проснулась?

— Мак.

Бранд спросил про маму, уже на улице. Отец сказал, что вытащил ее из спальни, велел бежать на улицу, а сам пошел за ним — комната Бранда была ближе к той, где ночевали чистильщики. А она что-то кричала про жемчуга, доставшиеся от прабабки. Бранд порывался бежать в дом, искать мать, но отец держал крепко. Потом внутри загрохотали обрушившиеся перекрытия. Из дверей вывалился Вагни, весь в ожогах, а того, кого он нес на руках, и вовсе узнать было нельзя. За несколько минут дом превратился в сплошную стену огня.

— И подушкой придушил, чтобы наверняка.

Бранд бы взвыл в голос, если бы дыхания хватало. Скорчился, грызя кулак и сотрясаясь от рыданий. Неправда!

— Так надоела?

— Чрево гнилое. Одноготолько сына родила, и тот слабак, в нее пошел.

Бранд сел, вытирая лицо рукавом. Встретился взглядом с девкой. Пусть убивает. Он действительно слабак. Сперва не смог защитить отца от этих двоих, теперь рука не поднимется его убить, мстя за мать. Воля отца в семье закон, он вправе казнить и миловать, превыше него только Творец. И все же… Бранд бы понял, если бы отец доказал измену матери. Такое каралось смертью. Но мать была верной женой. И никогда слова поперек не сказала. Добрая она была, безответная…

А он слабак. Поэтому пусть убивает. Бранд напрягся, ожидая, что сейчас его охватит огонь или он ощутит что-нибудь, что означало бы смерть — кто знает, что люди чувствуют, умирая? Мать вот отошла во сне, без мучений. Не исповедавшись и не получив последнего благословения, что означало вечные муки… Хотя нет, Творец не может быть так жесток, как отец.

Девка едва заметно качнула головой в сторону двери. Бранд замер, не веря своим глазам. Показалось? Зачем бы ей выпускать будущего кровника?

Хотя не будет Бранд им мстить. Пусть он будет плохим сыном, но отец получит то, что заслужил.

— Уходи, — произнесла девка одними губами. — Пока жив.

Он не заставил просить себя во второй раз.

Бранд вывалился из двери, не чуя под собой ног. Остановился, пытаясь прийти в себя. Колени подгибались, в ушах звенело, перед глазами все плыло. Шум… Он огляделся Ярдах в десяти от дома собрались люди, гудели и толклись. Как много людей… Что творится?

Его ухватили за плечи встряхнули.

— Живой! Выбрался!

Кое-как Бранд сосредоточил взгляд на говорящем. Арне, старый… нет, не друг, друзей у отца нет. Соратник? Слуга?

— А я говорю, все беды от него! — визжала где-то в толпе женщина. — Он город сжег, он!

— Выбрался, — тупо подтвердил Бранд.

— А они — двадцать плетей! — блажила визгливая.

Визг резал уши, буравил отупевший мозг. Низкий гул мужских голосов напоминал жужжание разъяренного улья. От этого гула тошнило и хотелось сбежать.

— Живой? — спросил Арне, как будто это было неочевидно. — Что отец?

— Отца… больше нет.

Если Харальд Хромой каким-то чудом вырвется от одаренного или целитель вдруг сжалится и оставит его в живых, простив неудачное отравление, отца у Бранда больше нет. Есть человек, который убил его мать. Ту, что сколько Бранд помнил, не сказал мужу и слова поперек. Ту, что покорно терпела вспышки его гнева. Материнская порода? Может быть. Может быть, от Хродрика Бранду досталась лишь ярость. Та, которой обернулась боль потери. Та, что жгла сейчас душу.

Арне выругался.

— Все они одинаковые! — верещала баба. — Все друг за дружку, а нас за людей не считают! Скольких сожгли?

Ярость искала выход, и ближе всего была эта женщина. Двадцать плетей… быстро оклемалась. Бранд бы добавил еще полсотни. Нет, сотню. Чтобы больше не встала. Чтобы заткнулась.

Арне глянул куда-то поверх плеча Бранда.

— Передай остальным: Харальд мертв.

— Кто примет дела? — спросил Йохан из-за спины.

— Бранд, кто же еще, — констатировал Арне, скользнув по нему взглядом.

Да, дела… Он наследник, как-никак. Дела. И людей. И надо восстанавливать город, чтобы людям было где жить. Иначе некому станет работать, а короне нужно золото.

Золото… Чистильщикам тоже нужно было золото. И отцу…

Знание стискивало горло, мешая дышать.

— Он сжег город… — выдавил Бранд. — Он убил мать…

Лицо Арне стало жестким.

— Да. Целитель заплатит.

Он снова глянул на кого-то за плечом Бранда.

— Скажи, чтобы несли факелы. И самострелы с болтами. Никуда не денется, тварь.

— Не он! — Бранд схватил Арне за рукав. — Это не целитель!

Тот выдернул руку, снова встряхнул Бранда за плечи.

— Октстись, парень! Ты же сам сказал…

— Отец отравил мать и поджег дом!

— Эк тебя здорово по голове приложили…

Бранд вывернулся их его рук, шагнул назад. Повторил, стараясь казаться спокойным.

— Целитель не виноват. Отец отравил мать и поджег дом. Из-за чистильщиков.

Он говорил, понимая, что необратимое уже свершилось. Его не слышат. Слова, будто редкие капли, летящие в объятый пламенем дом, испаряются, не оставляя следа. Столько людей погибло… И мама. И еще погибнет в огне слепой ненависти.

— Или бредит, или заворожили, — заметил Арне словно себе под нос. — Отойди.

— Это не он! Оставьте его в покое!

— Уберите его, — приказал Арне тем, кто стоял за его спиной.

Бранд сообразил, что зря сотрясает воздух, и выхватил нож — один, против стены огня.