не столько о мелкой и, как она была уверена, осознанной подлости Жоры, сколько о своих отношениях с Анькой.

Надзиратель – и пленник его всепоглощающей заботы, отжирающей у личности здоровые функции, сколько раз они с дочерью успели поменяться ролями!

До болезни и увольнения из органов она была тюремщиком своей обожаемой, единственной, часто болевшей и, как она была уверена, беззащитной перед миром и мужчинами дочери, а после больницы сама Анька, не зная других форм взаимодействия, взяла в руки кнут и пряник.

Все выровнялось с появлением Валеры и Олега – мужчин, растащивших эту измотанную временем и обидами связку по сторонам.

Территориальная, а отсюда уже во многом и эмоциональная раздельность сделала мать и дочь почти что добрыми подругами, но затем новый виток судьбы: Анькино материнство и последовавший стресс обнажили в ней отсутствие привитых с детства здоровых защит.

Как давно уже удрученно ощущала Самоварова, она превратилась для дочки в далекую «крайнюю» – на мать можно было списать абсолютно все и даже то, что приходящие няньки внезапно увольнялись из-за обычных бытовых, заданных дружелюбным тоном, вопросов Варвары Сергеевны, а также вымещать на ней злость из-за погоды, пандемийных ограничений, ссор с Олегом и Линкиных бесконечных капризов.

И все бы ничего, это можно было бы пережить, вот только Анька сейчас не удосуживалась ее не только понять, но даже услышать.

У забора снова сидел пес.

Мальчишка, мгновенно сообразив, что появление пса – повод замять скверный эпизод у Ласкиных, сделал несколько робких шажочков ему навстречу.

– Эй, Лаврентий! – прикрывая бравадой дрожь в голосе, начал он, остановившись за пару метров от животного. – Ты опять голодный?

Он обернулся к Варваре Сергеевне, которая вынырнула из своих мыслей и не на шутку разволновалась – животное есть животное.

Жора сделал еще один шажочек навстречу собаке:

– Видишь, я тебя не боюсь! – Голос мальчика стал тонким, как стеклышко, и предательски дребезжал.

Пес, внимательно оглядев ребенка, издал незлобный рык.

Подбежав к калитке и схватившись за ручку, Жора начал судорожно дергать ее вверх-вниз.

Моментально подскочив, Самоварова закрыла собой ребенка и открыла калитку.

Когда Жора забежал на участок, она вернулась к животному.

– Ну… и зачем так? Для него это был хоть и не вполне искренний, но все же поступок, – с легким укором в голосе сказала она собаке.

Пес, подняв хвост, но не виляя, приблизился к ней почти вплотную.

В его раскосых глазах читалась настойчивая, даже какая-то начальственная просьба.

– Вот же ты наглец! – не сдержала она восхищенной улыбки. – Если хочешь, чтобы тебе здесь давали еду, сначала научись вести себя дружелюбно.

Пес, не сводя с нее взгляда, чуть попятился и начал рыть передними лапами землю.

– И что этот цирк означает?

Закидав землей растущие вплотную к забору и давно не стриженные, позабытые сегодня доктором барбарисы, он вернулся, присел подле нее и неожиданно протянул ей лапу.

– Ах, так вы, оказывается, хорошо воспитаны!

Самоварова, хрустнув коленями (с тех пор как Регина подкинула ей ребенка, она еще ни разу не делала свою утреннюю йогу), присела на корточки и приняла сильную рыжую лапу в свою ладонь.

Подушечки лапы были стерты, из одной просачивалась сукровица.

У пса почти отсутствовала шея – по бокам морды были небольшие, характерные для собак бойцовых пород складочки. Над уголками глаз у переносицы стремились вверх, залезая на лоб, две черных стрелки – некое подобие вертикальных, столбиками разной ширины, бровей.

По экстерьеру он больше всего был похож на овчарку, только нетипичного окраса. У него была рыже-песочная короткая шерсть с въевшейся застарелой грязью на одном боку – вероятно, вырыв в земле ямку, пес сделал себе логово где-то в лесу, неподалеку.

– Ладно… Схожу за колбасой. Ты парень не промах, заслужил.

Зайдя в дом, она боялась найти там заходящегося в истерике мальчика, но Жора тихо сидел в комнате на полу.

Завидев ее, тут же вскочил:

– Лаврентий злой!

– Не злой. Он просто почувствовал фальшь, ведь ты по-прежнему его боишься.

Жора насупил брови и задышал быстрее. Он явно хотел сказать что-то еще.

– Я вернусь, и мы, если захочешь, договорим, – перед тем как пройти на кухню к холодильнику, деловито бросила Самоварова.

Покормив пса остатками буженины и дав ему облизать руки, она уже безо всякого страха глядела на дикого красавца в упор, и ей казалось, что в глубине его глаз серебрилась рябь далекого моря.

– Когда придешь в следующий раз, будь милосердней, дружок. У этого мальчика, поверь, тоже проблем хватает.

Насытившийся пес, забрав с собой море, повернулся к ней своим высоким аккуратным задом.

Победоносно задрав хвост, пошел вдоль забора прочь.

* * *

– Лаврентий рычал потому, что я рассказал Наташиной матери про пивас?

Ровно в десять вечера без напоминаний принявший душ Жора уже лежал в кровати.

Весь оставшийся вечер Самоварова, размышляя о генерале и тут же накидывая в ноут план действий, ждала от мальчика продолжения разговора, но он сначала демонстративно читал книгу, а потом, хмуро отказавшись от сэндвичей и выпив только чаю с печеньем, ушел гулять в сад.

Преодолевая желание вывести его на разговор, она все же решила дождаться первого шага от него.

– Нет, он рычал потому, что от тебя исходила энергия обиды, и она была сильнее, чем твое желание с ним подружиться. Почему ты обиделся на Наташу?

– Потому что они надо мной смеялись.

– И что же они говорили? – с неприятным холодком внутри поинтересовалась Варвара Сергеевна.

– Наташа сказала, что я ее ученик, а Пашка этот… он сказал, что мне ацки завидует, и засмеялся. И Наташа тоже засмеялась. Потом они говорили про музыку, и он сказал, что надо сгонять за пивасом. Я попросил купить мне банку колы, а Пашка сказал: «Бабок мало, обойдешься».

– И что ему ответила Наташа?

– Ничего. Она смотрела на меня вот так, – Жора изобразил на лице дурацкую, растянувшую его рот в клоунской гримасе улыбку. – А потом… я пошел к вам.

– Не пошел, а побежал. Думаю, Наташа скрывала смущение.

– И что такое смущение?

– Помнишь момент, когда Лаврентий ранним утром впервые заговорил с Лапушкой? Так вот, он смущался. Красота и дерзость Лапушки его очаровали, но он не знал, как вести себя с ней, чтобы не выглядеть при этом дураком. До встречи с ней у него не было опыта общения с противоположным полом. Когда живые, способные чувствовать существа сталкиваются с чем-то манящим, но неизвестным, они смущаются, и это вполне естественно. Особенно мужчины, – не сдержавшись, едва слышно добавила Самоварова.

– А если сталкиваются с неприятным и страшным?

– Тогда замирают