который выложил кругленькую сумму на аукционе семь лет назад. С 1917 по 1956 год в Джорджии на нем поджарили сто тридцать человек. Кому взбредет в голову покупать инструмент убийства? Ножи, пистолеты, ружья. Первый набор дешевых синтетических кистей, дороже которых для тебя в восемь лет нет ничего. Первая пролитая кровь.

Чем больше крови ты теряешь, тем больше темноты в тебя проникает. Боль притягивает темноту. В сломанных людях всегда много темноты. Все начинается с боли и крови, ими же и заканчивается.

Дед, отец отца, пробрался в дом через заднюю дверь, переломал кисти, этюдник, расшвырял краски и карандаши, срывал со стен мои рисунки, схватил разделочный нож и принялся кромсать холст. Затем потащил все к камину, намереваясь сжечь. Полиция, заковывающая его в наручники. На этот раз я оставался совершенно спокоен, спрятался за маской. На тот момент я уже два года знал о существовании маски, изучил ее изнутри и снаружи; мне не нравилась маска, но она помогала отгородиться от боли. Годы шли, я надевал ее все чаще, пока она не стала частью меня. И я уже не мог отличить, где я, а где маска: когда пишу за закрытой дверью, когда напиваюсь, когда сжимаю кулак.

Я отчетливо увидел, как Холт опускает рубильник, я вдыхаю наэлектризованный воздух – и меня прошивает молния. Ослепительно-белая, с голубоватым оттенком, словно цинковые белила.

Больше всего меня пугало не то, что я причинял Вивиан боль, а то, как сильно хотел этого.

Я был так близок к тому, чтобы ничего этого не случилось, – и все испортил.

* * *

Мне казалось, что я пробыл в отключке часы, но Говард сказал, что прошло десять минут.

Когда он наконец ушел, выключив кемпинговый фонарь, я понял, что слышу писк: он то накатывал из тьмы, то отдалялся. Мне в голову пришла забавная мысль, и я почти захихикал. Если ты персонаж мультфильма и слышишь такой звук, то с минуты на минуту тебе на голову свалится наковальня. Теперь представьте более интересную ситуацию… Хотя куда уж интереснее? Я был не против наковальни.

61

Снег сопротивлялся, был рыхлым и неустойчивым. Взбивая сугробы протекторной подошвой кроссовок, Говард бежал по лесу. Он начал бегать по снегу год назад, когда приехал на Верхний полуостров, быстро укрепил мышцы и вернулся в прежнюю мышечную форму.

Как неутешительно, размышлял он, активно работая руками. Можно подумать, люди соглашаются на дружбу, чтобы не быть одни. Это не так: дело не в одиночестве, а в желании поделиться с другим человеком чем-то личным и очень важным именно для тебя.

Что ж, теперь Дэниел занял то место в его жизни, которое было отведено ему с самого начала – стул в пустой комнате. Впервые стул возник перед его мысленным взором, когда он лежал в овраге, и с тех пор преследовал его. Говард закрывал глаза и оказывался перед стулом, устойчивым, с высокой спинкой и довольно широкими подлокотниками, глядя на человека, который развернул его жизнь на пятачке.

И вот наконец.

То, чего он давно хотел, но с недавних пор почти готов был отказаться от навязчивых образов.

Дэниел все решил за него.

Итак, он отрубился на стуле, вымотанный криками и бессонной ночью. Говард оставил его в темноте и закрыл дверь.

Воистину, черт возьми, неутешительно. И все же до сих пор они могли разделить друг с другом кое-что очень личное и важное. Вероятно, более личное и важное, чем все, что было прежде. А что может быть важнее боли?

Говард усмехнулся в бафф, взбираясь на холм, мимо расселины в камнях. Он выяснил, что Митчелл зовет ее Виви, что они не виделись с двадцатого сентября, а также – многое другое. Какой ее любимый цвет? Блюдо? Что она предпочитает: чай или кофе? В какой-то момент Говард поймал себя на мысли, что происходящее напоминает не допрос, а подготовку к свиданию. Он собирался на свидание и хотел узнать о своей пассии больше. Свидание! Он не ходил на свидания – он встречал женщин и трахал их. Просто потребность, как потребность в отдыхе и пище. Как люди ведут себя на свидании? Они должны говорить о чем-то, верно? Во-первых, Говард предпочитал слушать. Во-вторых, еще ни одна женщина не вызвала у него желания поговорить с ней о чем-либо.

Но один вопрос так и остался без ответа: что она читала в библиотеке восемнадцатого октября? Такой простой вопрос. Может, «Братья Карамазовы» Достоевского? Или «Дикие пальмы» Фолкнера?

Из снега со следами ботинок двенадцатого и четырнадцатого размеров торчали ветки кустов. На вершине он остановился, стянул с лица флисовый бафф, вытащил из нейлонового бегового рюкзака мягкую флягу и сделал глоток. Потом достал мобильник Митчелла, выбрал номер из списка контактов и нажал «вызов».

После шестого гудка Говард услышал голос – тихий, немного испуганный.

– Алло?

– Вивиан. – Он обвел взглядом лес и замерзшее озеро, собираясь произнести самые необычные слова за всю свою жизнь. – Я скучал по тебе.

– Дэн, ты знаешь, который час?

– Нам надо поговорить.

Пауза.

– Ты пьян?

– Ты сказала, чтобы я позвонил, когда протрезвею. Поверь мне, Виви, никогда еще я не был трезвее. По правде говоря, я теперь другой человек.

– О чем ты хотел поговорить?

– Ты знаешь о чем.

Еще одна пауза, дольше предыдущей.

– Это не может подождать?

– Нет.

Высоко в небе летел самолет, оставляя на скрипучей январской синеве тающий инверсионный след.

– Говори.

– Не по телефону.

– Дэн, если ты думаешь, что я в эту же минуту сорвусь с места…

Конечно, он так не думал. Он совсем так не думал. Говард вслушивался в ее дыхание. Представил, как она лежит под одеялом, прижимая телефон к уху. Шепот теплого воздуха, циркулирующего в комнате, гул проезжающих по дороге автомобилей. Свет бьет в окна, будто мир за ними превратился в стеклянный шар, и в этом ослепительном потоке ее длинные каштановые волосы, разметавшиеся по подушке, вспыхивают.

Но для солнца еще слишком рано.

Впрочем, там, где она, солнце взойдет на полчаса раньше.

Говард вновь окинул широким взглядом лес, на десятки миль вокруг знакомый ему, уже различимый в гражданских сумерках. Тишина, холод, уединение. После чего достал из кармана серые тишейды с шорами и надел их, превратив робкое предложение света в привычную темноту.

– Помнишь нашу поездку к озеру Джефферсон?

После долгой паузы:

– Да.

– Помнишь, как хорошо нам было? Два дня назад я уехал из Шардона и остановился в одном уединенном месте. Здесь тоже есть озеро. Вивиан,