Судя по всему, на этой жизненной развилке с Джордж Элиот произошла резкая внутренняя трансформация. Она отдавала себе отчет в том, что скоро ее жизнь изменится до неузнаваемости. Возможно, она решила, что вплоть до этого момента ее жизнь состояла из череды ошибочных решений и настало время, поставив все на карту, сделать единственно верный выбор. Она прыгнула не глядя, как призывал Уистен Хью Оден[47] в знаменитом стихотворении «Прыгай не оглядываясь» (Leap Before You Look).

Двадцатого июля 1854 года Элиот приехала в порт у лондонского Тауэра и поднялась на борт корабля, отправлявшегося в Антверпен. Они с Льюисом решили начать совместную жизнь за границей. Она написала нескольким друзьям о своем решении, стараясь смягчить удар. Мэри Энн Эванс и Джордж Льюис считали эту поездку чем-то вроде проверки, смогут ли они жить вместе; на деле же они заложили основу всей своей дальнейшей жизни. И для Джорджа Льюиса, и для Джордж Элиот это был удивительно храбрый поступок и жест невероятной приверженности взаимной любви.

Выбор оказался верным. Он изменил к лучшему жизнь обоих. Они вместе путешествовали по Европе, в особенности по Германии, где их радушно принимали ведущие писатели и интеллектуалы. Мэри Энн наслаждалась возможностью открыто жить под именем миссис Льюис: «С каждым днем я все счастливее и нахожу свою домашнюю жизнь все более приятной и полезной для себя».

Однако в Лондоне известие об их отношениях вызвало бурю нападок, которые до самого конца сказывались на общественной жизни Мэри Энн. Одни с удовольствием поливали ее грязью, обвиняли в том, что она увела мужчину из семьи, разрушила его брак. Другие, понимая, что Льюис, по сути, был женат лишь на бумаге, все же не одобряли эти отношения, потому что опасались, что они послужат примером безнравственного поведения для других. Один из бывших знакомых Мэри Энн говорил: «Мы все глубоко потрясены; и я желал бы знать, нет ли в семье мисс Эванс случаев безумия, поскольку ее поведение представляется мне результатом чудовищного умственного расстройства».

Мэри Энн не сомневалась в правильности своего выбора. Она настаивала на том, чтобы представляться как миссис Льюис, потому что, хотя ее желание быть с Льюисом и было бунтарским, она верила в институт традиционного брака. Обстоятельства вынудили ее сделать чрезвычайный шаг, однако нравственно и философски она оставалась привержена традиционному пути. Льюис и Мэри Энн жили как обычные муж и жена. Они прекрасно дополняли друг друга. Она была мрачной, он — ярким и веселым. Они вместе гуляли, вместе работали, вместе читали. Они были самодостаточными, страстными, спокойными и уверенными в себе. «Существует ли что-нибудь более для двух душ, — позднее писала Джордж Элиот в “Адаме Биде”[49], — чем то чувство, что они соединены на всю жизнь, чтобы поддерживать друг друга во всяком труде, находить успокоение друг в друге во всяком горе, помогать друг другу во всякой скорби, быть вместе друг с другом в безмолвных, невыразимых воспоминаниях в минуту последней разлуки?»

Союз с Льюисом стоил Мэри Энн многих дружеских связей. Отреклась от нее и семья, особенно болезненно было отчуждение ее брата Айзека. Но скандал пошел на пользу в том смысле, что позволил Льюису и Мэри Энн более глубоко понять мир и самих себя. Они всегда шли по краю, ориентируясь на чужое осуждение и одобрение, но, двинувшись наперекор общественному мнению, были вынуждены действовать особенно внимательно и осторожно. Шок порицания стимулировал их — заставлял острее осознавать, как устроено общество.

Мэри Энн всегда чутко воспринимала чужую эмоциональную жизнь. Она с равной страстью поглощала книги, идеи и впечатления других людей. Окружающим становилось жутковато, когда она словно читала, что творится у них на сердце. Но теперь ее мышление стало более упорядоченным. В течение первых месяцев после скандального отъезда с Льюисом она, по-видимому, наконец приняла свой выдающийся талант. Возможно, дело в том, что она наконец смогла повернуться к миру с чувством уверенности в себе. После всех метаний она сделала главный выбор и не ошиблась. Она рискнула быть с Льюисом. Она заплатила страшную цену. Она прошла крещение огнем. И постепенно преображалась. Награда того стоила. Как она писала в «Адаме Биде», «без всякого сомнения, великие мучения могут совершить дело многих лет разом, и мы можем выйти из этого крещения огнем с душой, исполненною нового благословения и нового сострадания».

Льюис долго уговаривал Мэри Энн заняться сочинительством. Он не был уверен, что она сможет придумывать сюжеты, но знал, что ей гениально удаются описания и характеристики персонажей. К тому же за романы платили больше, чем за журналистику, а Льюисы постоянно нуждались в деньгах. Он убеждал ее хотя бы попытаться: «Ты должна попробовать написать рассказ». Однажды сентябрьским утром 1856 года Мэри Энн фантазировала о сочинительстве, и вдруг ей в голову пришло название «Несчастья преподобного Амоса Бартона». Льюис сразу же воодушевился. «Какое отличное заглавие!» — воскликнул он.

Через неделю она прочла ему первую часть написанного. Он сразу понял, что Мэри Энн — талантливый писатель. Она записала в дневнике: «Мы оба плакали над рассказом, а потом он подошел и поцеловал меня со словами: “Я считаю, что сентиментальное тебе удается лучше, нежели занимательное”». Они оба поняли, что романы Мэри Энн будут пользоваться успехом. Она выбрала псевдоним Джордж Элиот, чтобы скрыть (на время) свою скандально известную личность. То, в чем Льюис больше всего сомневался — получатся ли у нее диалоги, — оказалось на самом деле областью, в которой наиболее сильно проявился ее талант. Льюис все еще не был уверен, получится ли у нее описывать действие и движение, но знал, что все остальное ей подвластно.