Четыре колонны поддерживали невысокую крышу. Внутри на каменном возвышении покоилось древнее тело давно умершего человека. Здесь, в тишине подземной пещеры, лежал он непотревоженным сотни лет, с самого дня своей смерти. Плоть высохла, обнажив кости. Лицо превратилось в череп с остатками желтой кожи. Руки были сложены на груди, кость к кости.

Когда-то его имя было Аира Мантх. Его называли пророком. Он умер, но сила его осталась жива. Она жила в его последователях – племени Певцов. Жила она также и в его детях.

В огромной пещере острова Сирин песнь замолкла. Певцы знали, что теперь должны ждать, – никто не знал, как долго. Ожидание вошло у них в привычку. Со временем прибывали новые призванные, пока не собрались все. Скоро явится дитя из пророчества. Тогда пробьет час.

И тогда, как обещал пророк, он будет жить вновь и вновь умрет.

Креот сидел на табурете в коровнике, руки трудились над выменем смирно стоящей коровы, а бывший император меж тем наблюдал за солнцем, встающим в тумане. Молоко било в деревянное ведро ритмичными струями, звук становился все глуше по мере того, как емкость наполнялась. Корова вяло жевала сено из набитого мешка, который висел перед ней. Другие коровы в маленьком стаде спокойно лежали, дожидаясь своей очереди.

Солнце показалось над далекими холмами, и сияющий алый диск окрасил продрогшие поля неестественными цветами. Сереющий лес вспыхнул и порозовел и несколько мгновений светился, как новорожденный, пока солнечный диск не спрятался за облаками.

– Что за вид, а, Ангелок? – произнес Креот. Медленным движением он погрузил половник в ведро и неспешными глотками выпил теплого молока. Затем поднялся на ноги, перелил содержимое ведра в огромный бидон, стоявший на тележке, и подвинул табурет к следующей корове. Усевшись, Креот со вздохом принялся разминать пальцы.

– Да-да-да, – бормотал он беспокойной корове. – Я понимаю, тебе пришлось подождать, но я уже здесь.

Корова повернула голову и уставилась на Креота огромными печальными глазами.

– И тебе доброе утро, Звездочка моя, – сказал бывший император и принялся за работу.

Звездочка потянулась к мешку с сеном; зашедшее за тучу солнце окрасило изнанку облаков золотом.

Так проходило каждое утро, и Креоту это нравилось. Молодость его миновала, прошлая жизнь, ныне почти забытая, прошла в одиночестве, покое и определенности. Коровы вполне устраивали его. Они не делали резких движений. Каждый день в одно и то же время они выполняли одни и те же действия. Более всего Креоту нравился их запах. Разумеется, он включал в себя аромат молока, пузырящегося пеной в ведре, но еще и запах сырых шкур, полей, где коровы паслись, и даже навоза – все это составляло их неповторимый букет, который смешивался с ароматами травы и земли.

Уже завершая утреннюю дойку, Креот услыхал грохот и стук фургонов на дороге. Сквозь дверь он увидал длинную процессию всадников и карет. Некоторые из карет были огромными, их украшали золоченые шпили, кареты волокли двойные упряжки лошадей. Все они держали путь в сторону озера, к дамбе, ведущей в Высший Удел.

– Должно быть, это невеста, – сказал Креот коровам. – Сегодня великий день.

Он всегда разговаривал с коровами. Коровы серьезно смотрели на Креота, размышляя над его речами, но никогда не отвечали ему.

– Пусть она будет счастлива, а, Звездочка? Пусть будет счастлива.

Когда на следующее утро стражники пришли в казармы, чтобы забрать очередную партию рабов для сидения в обезьяньих фургонах, Пинто прошептала отцу:

– Сегодня моя очередь.

Анно покачал головой.

– Нет, дорогая. Сегодня самый опасный день.

– Я знаю, – отвечала Пинто. – Вам с мамой предстоит работа. А я ничем не могу помочь.

– Давай надеяться, что сегодня они не выберут ни меня, ни твою маму.

Однако стражники выбрали Аиру Хаз. В это же время из библиотеки академии прислали за Анно Хазом – свадьба свадьбой, а его присутствие в хранилище было необходимо. Готовиться к побегу стало некому.

– Ну вот, – сказала Пинто. – Я же говорила.

– Дорогая моя, – проговорил отец, – тебе нельзя идти в клетку. Сегодня все случится. Я это чувствую. Мы не знаем, успеем ли освободить людей из фургонов.

– Мама, посмотри на меня.

Аира взглянула в честные глаза дочери, и та продолжала:

– Я всего лишь ребенок. Я ничем не смогу помочь. Но могу сделать хотя бы это. Хоть в чем-то я окажусь полезной.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Не понимаю? – Пинто потянулась вперед и поцеловала мать в щеку, затем прошептала ей на ухо: – Даже если я и погибну в клетке, ты сможешь увести людей отсюда.

Более всего Аиру Хаз тронул этот поцелуй.

– Ах, моя хорошая. И ты уже выросла? И ты хочешь покинуть меня?

– Ты знаешь, что я права. Вы должны собрать людей. Я этого сделать не смогу. Сегодня наш день.

Мать повернулась к Анно, не в силах сама принять решение. Хаз посмотрел на Пинто – гордость светилась в глазах девочки.

– Малышка права, – произнес он. – Иди, дорогая моя. Мы не позволим никому причинить тебе вред.

Пинто побежала к стражникам и сказала им, что сегодня займет место матери. Стражники спокойно отнеслись к этому. Их работа заключалась в том, чтобы отобрать по одному представителю от каждой семьи, а один вместо другого – какая разница?

Анно Хаз прошел с дочерью до перекрестка и подождал, пока девочку заперли в фургоне. Держась за решетку, Пинто улыбалась отцу и махала рукой, стараясь не показать, что боится.

– Я приду за тобой, – сказал Анно и с тяжелым сердцем отправился в библиотеку.

Сирей, надев вуаль, сидела в карете и смотрела в окно, дрожа от нервного возбуждения. Крестьяне уже вышли на поля – сейчас все они застыли, глазея на процессию.

– Ланки! – изумилась принцесса. – Они не закрывают глаз!

– Бедные язычники! – вздохнула Ланки. – Не ведают, что творят, детка моя!

– Разве они не знают, что им выколют глаза?

– Надеюсь, что не выколют, – отвечала Ланки. – Моя детка надела вуаль.

– Ах да. Я все время забываю о ней.

– Детка выпьет стакан молока?

– Нет, Ланки. Убери. Сегодня день моей свадьбы. Я совсем не могу есть.

– Я и не предлагаю тебе есть. Вряд ли моя девочка хочет, чтобы у нее не осталось сил даже для того, чтобы говорить.

Сирей замотала головой и обернулась к Кестрель.

– На что ты смотришь, Кесс?

В другое окно Кестрель глядела на солдат гвардии Йохьян. Всадники скакали по двое спереди и сзади кареты на всем протяжении дороги до самого поворота. Кестрель чувствовала себя полководцем, ведущим армию на штурм неприятельской крепости.