Я дошла до такого, потому что так старалась быть непохожей на свою мать, и заботилась о других больше, чем о себе. Я старалась быть матерью, в которой нуждались мои дочери, старалась быть женой Брюса, а затем Эштона. Но что мне было нужно? Чего я хотела? Только я должна была понять мои потребности, желания и выразить их вслух. И только я могла убедить себя, что заслужила это.

Я дошла до такого, потому что, когда встретила мужчину своей мечты, старалась быть всегда рядом, и в итоге это стало моей зависимостью. Эштон, похоже, был ответом на мои молитвы. Когда мы встретились, у меня был опыт в отношениях, и я была готова быть преданной. Эштон же все еще пытался разобраться в себе, понять, кто он на самом деле. На заре отношений, я не принимала во внимание (а кто бы принимал?), что возможно то, что было волшебным для меня, не было таким же волшебным для него. Я чувствовала связь, общность. Он впервые сошел с частного самолета и вошел в мой дом, в мою семью, которую я уже создала. У меня была завидная карьера в той области, которую он только начинал покорять. Мне было сорок лет, у меня за плечами была долгая жизнь с известным бывшим мужем и тремя детьми, а взрослая жизнь Эштона – как личная, так и профессиональная – только начиналась. Но я не видела всего этого, потому что была полностью поглощена им. Я чувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, которая надеется кому-то понравиться. И если бы в детстве я росла с чувством защищенности и получила нормальное воспитание, я бы пережила все эти эмоции, когда мне на самом деле было пятнадцать.

Я дошла до такого, потому что выбирала мужчин с такими же качествами, как у моего отца и деда, и я выворачивалась наизнанку, чтобы угодить им.

Я дошла до такого, потому что никогда не знала, как справиться с отказами и презрением, с которыми сталкивалась на протяжении всей своей карьеры. Я страшно боялась, что если буду обращать внимание на критику, то она разрушит меня. Этот негатив подпитывал во мне глубинное чувство, что когда-нибудь, так или иначе, на какой-нибудь встрече все скажут: «Что, черт возьми, она здесь делает? Она не должна быть здесь. Она недостаточно хороша. Она алчная. Уведите ее отсюда. Уведите ее».

Я дошла до такого, потому что с самого первого дня задавалась вопросом: «Это нормально, что я здесь?»

И наконец, пришло время ответить себе: да.

Я прошла лечение. Причиной послужили травмы, над которыми я никогда не задумывалась, и возникшая со временем созависимость. То, что произошло в гостиной, было симптомом, а не болезнью. Мое физическое здоровье ухудшалось – это было единственное, что у меня оставалось, и, когда оно начало уходить, у меня не было выбора, кроме как впервые научиться переваривать свой опыт. Я работала бок о бок с врачом, который помог мне вспомнить все главы моей жизни, одну за другой, чтобы я могла принять все, что произошло.

Мои дочери поставили мне ультиматум: «Мы не будем разговаривать с тобой, пока ты не пройдешь курс реабилитации». Я так и сделала, но они все равно не выходили на связь. Я сказала им, как важно, чтобы они посетили семейную неделю в рамках курса, – не только для меня, но и для всех нас. Но они отказались.

После окончания курса лечения я неоднократно пыталась связаться с ними. Предлагала им встретиться там, где им было бы удобно, вместе с психотерапевтом – что угодно. Но они либо отвергали меня, либо игнорировали. Я не могла понять, что же такое ужасное я сделала, в результате чего они просто вычеркнули меня из своей жизни, даже не разобравшись в ситуации. В конце концов я перестала пытаться и отпустила их. Если разорвать отношения со мной – лучшее для моих девочек, тогда я приму это, как бы мне ни было больно. Я должна была верить, что работа над собой – это самое полезное, что я могла сделать для них. Нам потребовалось три года, чтобы снова начать общаться.

Тот факт, что на протяжении столь длительного периода я не могла видеться с моими детьми, сводил меня с ума и причинял боль. Но все же эти годы, проведенные наедине с собой, были невероятно вдохновляющими. Я получила возможность узнать, что такое жить просто для себя. Без исполнения роли матери или дочери. Жены или подруги. Секс-символа или актрисы. Знаю, кажется, это так естественно – жить ради себя, но у меня никогда не было такого опыта, и даже в день, когда я родилась, я не была самой собой.

Я не дождалась поздравления по телефону на Рождество, в день моего пятидесятилетия и в День матери. Никаких электронных писем. Ничего. И когда мне больше нечего было терять, я наконец-то смогла выдохнуть и освободиться от своих оков. Я не думаю, что мой инстинкт заботы позволил бы мне исцелиться, если бы рядом была семья. Может быть, чтобы прийти к этому, мне нужно было побыть одной, и мои девочки неосознанно дали мне такую возможность. Я должна была сосредоточиться на заботе о себе – получить помощь в коррекции аутоиммунных расстройств, которые оказались более серьезными, чем я представляла. Я прошла психологическое лечение, чтобы преодолеть травмы, которые похоронила глубоко в своем сердце, где они начинали гнить.

Один из наших коллективных страхов – одиночество. Осознание того, что я могу быть только с собой, было для меня настоящим подарком судьбы, который я сама себе создала. Возможно, проводить время в одиночестве было не совсем то, чего я хотела, но я была в порядке. Я не испугалась. Мне не нужно было спешить, чтобы заполнить пространство. Изоляция была одним из аспектов, направленных на мое исцеление, – и именно благодаря ей я начала экспериментировать со взглядом на вещи в целом. Что, если бы все случилось не со мной, а для меня? Я вспомнила, что главное – как мы оцениваем наши переживания.

Я уже знала это раньше. Когда моя мать умирала, я нашла способ, чтобы изменить подход к нашим отношениям. Я провела годы, глядя на нее с гневом и тоской и задаваясь вопросом: «Почему ты не любила меня так сильно, чтобы стать лучше?» Мне удалось перейти к состраданию, и этот переход освободил меня. Принятие ответственности за собственную реакцию – это путь к свободе.

Конечно, я научилась этому с мамой. Но это не означало, что применить урок снова будет