Проявления его эмоционально-аффективной сферы, при их внутренней интенсивности и мобильности к раздражениям извне, отличаются такой же резкостью, заостренностью, разорванностью, обнаженностью, отсутствием постепенности и градаций в переходах. Именно этим объясняется то, что М. в своей личной жизни не мог входить или с большим трудом входил во внутренний, интимный контакт с людьми. М. таил внутри себя большой запас нежности, заботливости, он бывал порой очень сентиментальным, чувствовал большую потребность входить в интимный «душевный» контакт с людьми. Что такая потребность излить перед кем-нибудь свои чувства была ему свойственна, вытекает хотя бы из его любви к животным, которая проявлялась в нем уже в детском возрасте. Однако излишней резкостью и несдержанностью проявлений своих чувств, доходившими до грубости, он часто отталкивал от себя тех, к кому испытывал влечение. В особенности это сказывалось на его отношениях с женщинами. Не случайно поэтому М. жалуется, что он никогда не мог найти женщину по себе, хотя знал очень много женщин. Даже с Л.Ю. Брик, с которой у него были наиболее интимные отношения, они сохраняли свой интимный характер непродолжительное время, и впоследствии М. говорил: «Л. – это не женщина, это философ».

Отсутствие способности входить во внутренний, гармонический контакт с людьми, особенно в тех случаях, когда М. находился во власти своих необузданных влечений, являлось для него источником постоянных мучительных конфликтов и трагических переживаний, на почве которых М. и ранее делал покушения на самоубийство. Это же обстоятельство сыграло, по-видимому, большую роль в его самоубийстве (в связи с Вероникой Полонской). Проявления интеллектуальной деятельности М. носят на себе тот же характерный отпечаток отрывистости и резкости переходов, как и проявления его эмоционально-аффективной сферы. Его речь, представляющая известный контраст по сравнению с остальными движениями своей замедленностью, подобно последним, не имеет плавности, обрывиста, часто течет как бы толчкообразно, лаконична. В личной беседе М. часто не в состоянии был связно и последовательно передать свои впечатления, например, какой-нибудь случай, происшествие, свидетелем которых он был (Каменский). Когда приезжал из-за границы, трудно было получить у него связный рассказ о его впечатлениях. Его письма в еще большей степени, чем его речь, обнаруживают эти особенности, лаконичны до предела. Вот образчик одного из его писем, сообщенный семьей: «Ужасно здоров. Страшно похорошел. Приеду, всех перецелую»(!). Чрезвычайно характерен в этом отношении стиль автобиографии М. «Я сам», поражающий своей лаконичностью и отрывочностью. Специальный анализ поэтического творчества М. мог бы привести много интересных примеров того, как эта особенность, насквозь пронизывающая всю личность М. от самых глубинных ее основ до наиболее сложных и производных ее наслоений, отражается на поэтическом творчестве М.

(В частности, примечательной в этом отношении является ступенчатая форма стиха, к которой он так охотно прибегал.)

Произведенный выше разбор, касающийся наиболее глубинных сторон личности М., ее «ядра», позволяет до известной степени уяснить некоторые типичные для М. черты характера. Некоторые из этих черт, как, например, азартность, неспособность входить во внутренний контакт с людьми, уже были рассмотрены нами попутно. Здесь можно было бы рассмотреть еще следующие:

ГИПЕРБОЛИЗМ М.

Одной из характернейших черт М. является гипертрофированность, преувеличенность, разрастание до гигантских размеров любого проявления его деятельности, как будто все в нем преломлялось сквозь сильное увеличительное стекло. М. не знал ни в чем чувства меры. Любой мелкий факт в его повседневной жизни мог принять невероятные, преувеличенные, доходящие до карикатурности, размеры. Например, получение гонорара превращалось у М. в целое событие, с шумом, гамом, часто со скандалами. Когда М. дарил цветы, он посылал не букет, а целую охапку букетов, когда он дарил конфеты, он посылал сразу десять коробок конфет вместо одной. Можно было бы привести большое количество аналогичных примеров, в частности также и его азартность. Легко себе представить, что этот гиперболизм, так ярко сказывающийся во всем поведении М., большей частью берет свое начало в бурных, не уравновешиваемых высшими задерживающими системами порывах эмоционально-аффективной сферы и является отражением последних.

Высшие проявления психической деятельности М., подобно проявлениям его эмоционально-аффективной сферы, носят на себе такой же яркий отпечаток гиперболизма, что вполне понятно, так как и в этих своих проявлениях М. остается в основном «человеком чувств и увлечений».

М. обладал очень богатым воображением, фантазией, и понятно, что именно в этой области склонность к преувеличениям выявлялась особенно резко.

Первое, что должно здесь быть отмечено, это чрезвычайная мнительность М., достигавшая почти болезненных размеров. У М. была склонность очень часто мыть руки. Например, когда был в Одессе, в гостинице, после каждого посещения мыл руки. В дороге всегда возил с собой специальную мыльницу. Открывал двери через фалду пиджака. Всегда была сильная боязнь заразиться, заболеть. Когда кто-нибудь из близких заболевал, начинал сильно нервничать и суетиться. Питал отвращение ко всему, что связано с болезнью и смертью, например, очень неохотно ходил на похороны, не любил посещать больных и не любил визитов к себе других, когда бывал болен: «Что может быть интересного в больном?»

Мнительность была выражена у М. не только в отношении здоровья. Любой мелкий факт повседневной жизни мог раздуться в глазах М. до невероятных, фантастических размеров. Иллюстрацией этого является, например, крайняя обидчивость М. В происхождении мнительности и подозрительности М., несомненно, основное значение принадлежит чрезмерной чувствительности и раздражимости его нервной системы и стоящей в связи с нею частой смене и колебаниям настроений. Этим же фактором объясняется и большая впечатлительность М. (выражающаяся, между прочим, в легкости образования ассоциаций, условных связей).

Гиперболизм М. сказывался очень сильно также и в области творческого воображения, в его парадоксальном, сатирическом складе ума и одаренности к остроумию, нашедшими такое яркое отражение в его поэтическом творчестве. М. был чрезвычайно остроумен, причем его остроты, в соответствии со свойственной ему вообще резкостью чувствования и мышления, носили также очень резкий и язвительный, подчас грубый характер и действовали уничтожающе, как удар бича или пощечина (примеры). Остроумие было свойственно М. и в области рисования, что выражалось в особой склонности к шаржам и карикатурам, причем эта склонность выявилась у М. очень рано, приблизительно с 10–11 лет, т. е. с того времени, когда М. начал учиться рисованию и живописи.

Творчество М. в художественно-переработанном виде отражает в себе эту свойственную ему склонность к преувеличенности и гиперболизму в виде мощных полетов его творческой фантазии, гигантских, доведенных до предела метафор и парадоксальных, гротескных образов. Употреблял превосходную степень в словах. Ненавидел уменьшительные слова. Космизм М.

Несомненно, в развитии гиперболизма М. большое значение принадлежит той исторической эпохе, в которой М. и развивался. Эта эпоха была богата грандиозными социальными взрывами и потрясениями (революции 1905 и 1917 гг., мировая война, строительство социализма в СССР). Гигантские масштабы, острота и обнаженность социальных конфликтов нашли свое отражение в формировании личности М. и через посредство нее и в творчестве М. со свойственным последнему гиперболизмом.