Дахут ехала домой верхом. Прежде отец потребовал бы, чтобы ее сопровождал эскорт, хотя на суше в те дни было безопасно, но теперь она рвалась к независимости — и не потому, что в последнее время они не встречались.

Из леса мягкой походкой вышел человек и вприпрыжку побежал за ней по пятам. Она цокнула на лошадь, а уже потом узнала Руфиния и успокоилась.

— Чего тебе нужно? — обратилась она к нему. На глазных яблоках и зубах отражался желтоватый свет, мерцавший с запада.

— Хочу вас предупредить, принцесса. — Говорил он так же холодно, как и дувший ветер.

Дахут выпрямилась в седле.

— Ну, говори.

— Ваш отец, мой король, которому я давал клятву, очень мучается из-за вас. Не он с вами воюет, а вы с ним.

— Уйди с дороги, ублюдок!

— Не уйду, пока вы меня не выслушаете. Послушайте, принцесса.

— Королева.

— Послушайте меня. Я все узнаю своими путями. Не обязательно вдаваться в подробности того, что я узнал и что доказал, — пока — а если вы будете себя хорошо вести, то никогда. Но послушайте, Дахут. Против моего короля не будет заговора. Я никого ни в чем не обвиняю. Просто говорю, что это запрещено. Я буду его защищать, как бы ни было необходимо, либо, — из ножен выскользнул кинжал, — если придется, отомщу за него. Вы поняли, госпожа? — Руфиний хихикнул. — Конечно, вы, его дочь, рады это слышать. Позвольте пожелать вам доброго вечера.

Он скользнул в тени. Дахут пришпорила коня и поскакала галопом.

X

Был спокойный свежий день. Волны почти мягко накатывались на стены Иса и едва трогали рябью открытую чашу бухты. На суше осенние краски испещрили холмы.

Грациллоний стоял на вершине, над морскими вратами, вместе с Которином Росмертаем, Начальником Работ.

— Нет, — говорил он суетливому маленькому человечку, — сделанная проба показала, что ворота по-прежнему прочные. Однако держится сырость. Ржавчина будет подкрадываться к металлу. А внутри — о, десять или пятнадцать лет, и дерево ослабнет. Мы должны заменить их раньше.

— Конечно, конечно. — Которин подергал подбородок. — Хоть это и громадная задача. Насколько я помню, такого еще не делали.

— Знаю. Но в записях показано, как, и время у нас есть, чтобы подготовить мастеров и водолазов, всех, кто понадобится. Что мы вскоре и сделаем, когда начнется рубка и выдерживание дуба.

Которин размышлял. Он был знающим человеком.

— Да, вы правы, господин. Озисмийские дубы — и если условия будут такими же непредсказуемыми, какими они, к сожалению, бывают, то умнее все сделать заранее.

— Раз так, — сказал ему Грациллоний, — то в этом месяце мне надо посетить Аквилон и обсудить разные дела, вроде отношений с Римом. Я могу поднять вопрос еще и о лесоматериале.

Которин быстро, обеспокоено вздохнул.

— Господин, вы оставите Ис при… сложившихся обстоятельствах?

— Эта поездка будет недолгой. Я вернусь к тому времени, когда нужно будет встать на очередной Дозор.

Сильное желание нарастало внутри Грациллония — уехать, прочь, хоть ненадолго, куда-то, где не имели власти боги Иса.

I

Прошло два года с тех пор, как он в последний раз видел Апулея Верона, когда трибун приезжал в Ис, и четыре с тех пор, как последний раз был в Аквилоне. Они переписывались, но редко. Писателем Грациллоний не был, и к тому же приходилось следить за словами, в случае если письмо попадет не в те руки. Въехав в город, он заметил новые сооружения, более наполненные и шумные улицы и на верфи несколько каботажных судов, несмотря на позднее время года. Вдали от берега страна выглядела еще более процветающей и ухоженной, чем раньше. Какой позор, если все это будет утрачено, подумал он.

Распустив на квартиры эскорт и отдав Фавония на попечение Админия, он пешком направился к дому Апулея. Толпа кругом увеличивалась, люди его узнавали и приветствовали, дух радушия почти преодолел его одиночество. Вести обгоняли, и Апулей лично ждал в дверях. Они крепко пожали друг другу руки.

— Как здорово тебя увидеть снова, — сказал трибун куда с большей теплотой, чем обычно вкладывал в свою интонацию. Он еще поседел, и линия волос отодвинулась еще дальше, но на прекрасно высеченных чертах не было ни капли вялости. — Давай, входи. — Он сделал рабу знак взять багаж, который нес за королем исанский моряк.

Они вошли в атрий. Его украшали все те же строгие цветочные мотивы, если не считать, что одна стена была переделана; теперь стебли и цветы обвивали символы Христа. Еще Грациллоний заметил, что хотя туника на Апулее все еще была из хорошей шерстяной ткани, аккуратно сшита и тщательно почищена, ей не хватало былой яркости и элегантности.

— Надеюсь, ты останешься на несколько дней и нормально отдохнешь, — сказал хозяин. — Ты выглядишь ужасно уставшим. Путешествие было трудным?

— Не совсем, — ответил Грациллоний. — В сущности, освежающим. Но ты должен был понять по моему письму, что мне надо поговорить с тобой о важных вещах, хотя и не сказал, о каких. Мы…

Из внутренней двери выбежал десятилетний мальчик и торопливо направился по мозаичному полу.

— О, сэр, вы здесь! — крикнул он. Апулей, улыбаясь, поднял руку.

— Тихо, Саломон, — укорил он его. — Где манеры? Грациллоний осклабился.

— Воины и впредь будут ходить в атаку, — сказал он, — если ты остался тем же, как описывал мне тебя в Исе твой отец. Но осторожность, всегда тем не менее нужна осторожность. В этот мой приезд мы с тобой можем немного поупражняться со щитом, ты и я. — Он обожал парнишку. Неожиданно, точно камень в горле, он ощутил, насколько этот сын Апулея мог бы походить на его собственного сына, которого никогда не подарят ему даже девять девятерых галликен. Саломон распахнул голубые глаза.

— Вы привезли мне щит? — выпалил он.

— Стыдно, — сказал его отец. — Жадность это грех, к тому же дикость.

— Не хочу подрывать ваш авторитет, — сказал Грациллоний, — но мне пришло в голову, что парень, должно быть, перерос тот меч, что я подарил ему в прошлый раз, и ему пора ознакомиться с новым оружием. Позже, Саломон. А как остальные члены семьи?

— В превосходном здравии, с Божьей милостью, — ответил Апулей. — Верания должна была уйти с матерью на базар. Они скоро вернутся. Может, мы тем временем тебя разместим? Саломон, вернись на занятия. Сегодня вечером я жду лучших ответов, чем вчера, когда я спрошу тебя про Ливию, или же завтра для тебя не будет экскурсии на ферму. — Он взял Грациллония под локоть. — Идем. Вино ждет, но сначала раб, чтобы помыть тебе ноги.

Грациллонию церемония казалась бессмысленной, раз он приехал верхом обутый, но он давно не использовал старомодные обычаи других людей. К тому же теплая вода, вытирающие руки, а затем тапочки, успокаивали. Ему хотелось стул со спинкой и неразбавленного вина, в полной книг комнате, куда отвел бы его Апулей, но подобные вещи были приняты только в Исе.