VII

Тамбилис навестила Гвилвилис. Все еще прикованную к постели травмированную королеву редко покидала боль, пронзавшая ее, словно копье, но та переносила страдания беззвучно. Дети ее, в частности младшая, пребывали в полной растерянности, причем порой она принимала какую-то хаотичную форму. Тем не менее Гвилвилис была рада видеть свою сестру.

— Приятно, что ты пришла, — сказала она с подушки. — Знаешь, они все этого не делают.

Взгляд Тамбилис беспокойно обежал всю комнату. В сумерках все те безвкусные, глупые безделушки, что любила Гвилвилис, стали бесцветными.

— Ну, у них, у них полно забот, — промямлила она. Гвилвилис вздохнула.

— Они боятся. Знаю, боятся. Они боятся, что мое повреждение произошло оттого, что боги злятся на меня.

— О, теперь… — Тамбилис взяла ее за руку, щипавшую одеяло.

— Ну что ж, зато я не боюсь. Граллон не боится.

— Он тоже приходит?

— Да. Ты не знала? Он приходит, когда есть время. Мило с его стороны. Нам нечего друг другу сказать. Он может просто сидеть там, где сидишь ты. Но он приходит меня повидать. Думаю, нас защитит его бог Митра.

Тамбилис вздрогнула и подавила вздох.

— Ну что ж, — сказала она с натянутой веселостью. — Дай расскажу тебе последнюю сплетню с базарной площади.

— Нет, пожалуйста, — настойчиво ответила Гвилвилис, — расскажи, как он поживает.

— Но ты мне сказала, что он тебя навещает.

— Мы не можем разговаривать. — Королева проглотила слезы. — Он был… печален. Что-то причиняет ему боль. Что это, Тамбилис?

— Я не… видела его, не говорила с ним… за исключением городских дел, да по поводу храма… Он совершает свои обходы. Да, он очень занят.

— Это та история с Дахут? А как там Дахут?

— Держится в стороне. На протяжении многих часов в одиночку блуждает за городом. Заданий избегает, либо выполняет их быстро и небрежно. Как нам ее подчинить, раз мы почитаем ее как королеву? Я пыталась с ней поговорить, но она велела мне уйти. А когда-то мы были хорошими друзьями. Хоть бы это вернулось опять.

— Если бы Граллон… Ты могла бы заставить Граллона на ней жениться, Тамбилис? Тогда все было бы хорошо, правда ведь? Ты красивая. Тебя он может послушать.

— Пока я не… Но не знаю, смогу ли продолжать в том же духе, раз он такой грустный. — Тамбилис яростно замотала головой. Миг спустя ее голос прояснился. — Брось, это бесполезно. Лучше дай расскажу тебе, какая вчера забавная вещь произошла на Гусином рынке.

VIII

Луна убыла до половины. Каждая ночь была значительно длиннее предыдущей. Во тьме с моря подкрадывался густой туман. В предрассветный отлив он прятал небо, и в нескольких ярдах ничего не было видно. К тому же в нем заглушался звук; шум седого прибоя под мысом Pax доносился как слабое тише-тише-тише. Сухая трава под ногами издавала звук капель. Разъедала сырость.

Из-за головокружения Форсквилис вышла из некрополя наружу, встала промеж покрытого лишайником склепа и наклоненного надгробия. Рубашка и плащ на ней промокли и были в пятнах, волосы развились, а глаза налились кровью. Снаружи ждала высокая фигура. Приблизившись, она узнала, кто это, и остановилась. Несколько ударов сердца прошло, пока она стояла напротив Корентина.

— Зачем вы здесь, христианин? — спросила она наконец без выражения.

Тень улыбки всколыхнула густую серую бороду.

— Я то же самое мог бы спросить и у тебя, дочь моя.

— Я не из вашего стада овца. — Форсквилис хотела было пройти мимо.

Корентин поднял посох.

— Подожди, умоляю.

— Зачем?

— Ради Иса.

Форсквилис рассматривала суровые черты. Бормотало море, курился туман.

— У вас было видение, — произнесла она.

Он кивнул.

— И у вас.

— Я его ждала. Сострадание смягчило его слова.

— Ужасная цена. Мое явилось мне из любви.

— Что в нем открылось?

— Что вы отправились искать средство от поглощающей Ис болезни. Я знаю больше, чем могу вам сказать здесь и сейчас, что-то из того, что вы сделали, — запрещено. В вашем понимании — нет. Но я знаю, что вы просили хлеба, а получили камень.

Минуту Форсквилис стояла не двигаясь, прежде чем спросила:

— Вы поклянетесь молчать?

— Вы примете клятву христианина?

— Я возьму с вас слово чести.

— Оно ваше. Форсквилис кивнула.

— Вы много лет среди нас, — сказала она. — Я вам верю. Что ж, мне мало что есть рассказать. Это касается Дахут. Этого не могло случиться, и вы назовете пророчество слишком грозным, но она была доведена до отчаяния. Через свое искусство я получила некоторые предостережения и… последовала им. Дахут не исполнила их. Она не уступила, более того, ради своей цели она готова пройти через ад и океан.

— Одержима, — зловеще произнес Корентин. Форсквилис протянула руки из-под пропитанной водой мантии.

— В Исе сказали бы, обречена. Будь это, как могло бы быть, этой ночью я бы узнала, что могу сделать, чтобы всех нас освободить.

Корентин ждал.

Лицо Афины исказилось мукой.

— Я ничего не могу сделать! Мне нельзя ничего делать. Мои губы под замком, умения в оковах, чтобы я не помешала богам отомстить Граллону. Так мне велели.

— Что если вы не повинуетесь? — спросил Корентин.

— Ужас снизойдет на Ис.

— Как языческие боги послали на Фивы чуму за прегрешение Эдипа. Но за праведность Грациллония их месть падет на вас. Истинный Бог не здесь, дочь моя.

Форсквилис сжала кулаки.

— Попридержите свои проповеди!

— Хорошо, хорошо. Значит, вы должны отойти в сторону, в то время как Грациллоний идет навстречу своей погибели?

Форсквилис сглотнула, заморгала, резко кивнула головой.

— Зачем вы ко мне обратились? — продолжал Корентин все тем же тихим голосом.

— Вы можете ему как-нибудь помочь, хоть каким-то образом? — закричала она.

Туман расступался, испарялся. Его пронзил луч солнца.

— Это на его совести, — сказал священник, — и на совести Господа.

Форсквилис жадно глотнула воздух и быстро зашагала прочь. Вскоре она затерялась в тумане. Он остался помолиться о милосердии к каждой душе, сбившейся с пути.

IX

Сгущались сумерки. Все больше звезд было видно. Церемониальная дорога вилась бледной лентой между лугом и вершинами справа, Священным лесом слева, где промеж дубов стонал ветер. Впереди едва маячил Ис.