Принц услышал ее и обернулся, но было уже поздно. Лезвие ножа вошло ему в грудь.

— Может, хоть теперь сдохнешь, дьявол ты этакий! — проворчал Браннек.

Брешия не верила глазам. Не может быть! Принц слишком заигрался в игры смертных! И она позволила ему позабавиться! Но все пошло не так, как было задумано, и случилось нечто ужасное!

Все пропало! Все!

Женщины, спешившись, надвинулись на нее. Мужчины поднимались и шли следом.

— …проучим сучку!

— …намнем брюхо…

— …да, а потом прирежем…

— Но сначала снимите с нее золотую цепь, — предупредил Браннек.

Принц лежал неподвижно. Глаза его были закрыты.

— Вы, жалкие глупцы!

Брешия выхватила из рукава палочку и, прокричав слова, которые до того никогда в жизни не употребляла, ткнула палочкой в каждого. Все, кроме Браннека, оказались на земле, связанные по рукам и ногам, спутанные огромным комом. Браннек же повис в воздухе.

— Оставайтесь в таком виде, чтобы все вами любовались» — объявила она. — Вечно!

Браннек пронзительно завопил, но она, не обращая внимания, опустилась на колени перед принцем, накрыла плащом его и себя и перенесла обратно в рощу.

— Не смей умирать, будь ты проклят, — повторяла она, изнемогая от страха.

Он лежал в крепости, на ее постели, неподвижно, совсем неподвижно, только кровь струилась по тунике, окрашивая ее в алый цвет. Кровь смертельно раненного человека.

— Отойдите, мистрис, — посоветовал Каллас, подбегая. — Он может вас убить.

— Уходи, Каллас. Он мне не враг. Во имя богов, что мне делать?

Принц медленно поднял веки.

— Брешия, — прошептал он. — Из меня вышел не слишком сильный смертный, верно?

— Ты был великолепен, — заверила она, — но их было четверо, и они горели жаждой убийства. А теперь молчи.

Но он не смертный. В этом-то и беда. Она щелкнула пальцами, и вместо зеленого платья на ней возникло белое одеяние.

— Скажи, что делать?..

— Ничего. Я был глупцом. Прости. Не хочу покидать тебя. Я так желал от тебя дитя…

— Говоришь, что не можешь ничего исправить? Да что ты за волшебник такой? Черт возьми, сделай же что-нибудь! Или объясни мне, как быть!

Но он снова закрыл глаза, а губы больше не кривились в иронической улыбке. И тут она поняла: все кончено. Он умирает. Умирает, как любой обычный человек, которого ударили ножом в сердце.

— Нет! — отчаянно вскрикнула она и легла на него всем телом, чувствуя, как кровь просачивается в складки ее платья. Его сердце еще билось, но медленно и очень слабо.

Брешия зажмурилась и накрыла руками его руки, ногами — ноги, прижалась сердцем к сердцу, а губами — к губам, впитывая его дыхание.

— Ты не умрешь, — прошептала она, — слышишь, злосчастный волшебник? Где же твоя магия? Будь ты проклят! Сбрось наконец шкуру смертного и исцели себя!

Она чувствовала его боль, пульсирующую, острую, проникающую сквозь платье, исходящую из глубины его сердца, куда вонзился нож и разорвал плоть. Брешия затрепетала от боли, которая все росла и росла, изливаясь в нее, вгрызаясь в самое ее существо жестоко, злобно, беспощадно. Глаза ее закатились, когда она ощутила, как лезвие ножа погружается в нее, как кровь закипает вокруг лезвия, как ледяной кончик вибрирует, неся смерть. И тут же кровь… ее кровь… его кровь… полилась из груди.

Но Брешия держалась, не поднимая век, не издавая ни звука, стараясь удержать боль в себе. И едва слышно шептала:

— Принц, ты не умрешь. Отдай мне свою боль, всю свою боль.

— Нет, Брешия, — ответил он, и она расслышала смерть в его голосе. — Я был глупцом и хотел похвастаться перед тобой. Показать себя подобно любому смертному. А теперь умру и не позволю тебе умереть со мной. Нет, Брешия!

Он с невероятной силой оттолкнул ее от себя. Она приземлилась не менее чем в шести футах от него и покатилась по полу. Терзающая ее боль внезапно исчезла.

Принц с трудом приподнялся на локте.

— Я не думал, что так случится, — бессильно пробормотал он, снова упав на спину. — Хотел тебя позабавить, сразиться с этими смехотворными людишками, немного тебя посмешить.

— О нет, тебе рано умирать, пропади ты пропадом!

Она выкрикнула его имя, сопровождая его всеми известными ей ругательствами, метнулась назад и снова легла на него. Грудь к груди, руки к рукам, ноги к ногам, кровоточащее сердце источало алую влагу в ее сердце.

Она удерживала его самым сильным заклятием, прижавшись лбом ко лбу. Боль продолжала расти. Она и не думала, что такое может существовать. По сравнению с ней боль в обожженных руках была пустяком, на который не стоит обращать внимания.

Словно откуда-то издалека доносились вопли Калласа, умолявшего предоставить ничтожного волшебника его участи.

Принц снова попытался сбросить ее, но он слабел с каждой секундой, а заклятие надежно сковало его. Брешия отчетливо сознавала, что может умереть вместе с ним. Но это ее не страшило.

Она налегла на него изо всех сил и застонала от боли.

— Уходи, Брешия, — пробормотал он. — Все бесполезно. Такова моя судьба.

Всей душой волшебника Он понимал, что рок никто изменить не в силах.

Но Брешия не тратила времени на размышления о судьбе. Она молилась. Молилась матери, матери своей матери, всему многочисленному роду ведьм, живших до нее, растивших и обучавших ее. Молилась и плакала. Слезы падали на его сомкнутые веки.

Боль изводила ее. Такой боли не доводилось испытывать ни одному смертному, ни одной, ведьме. Их общая боль, последняя боль, убивала ее.

Она сама не знала, откуда берутся силы держаться. Последние капли ее крови утекли в его кровь, и она почувствовала себя пустым сосудом, сосудом, который больше ничего ни для кого не значил. Она парила над этим сосудом, глядя вниз и гадая, что же случилось.

Брешия тихо вздохнула и легла щекой на его щеку. Она падала, но он был вместе с ней. Казалось, они проваливаются в глубокую пропасть, где было темно и тепло. Закончится ли когда-нибудь их путешествие и если да, что же будет?

Настоящее время

Вернувшись ко входу в пещеру, Бишоп увидел, как Меррим греет руки над костерком, который уже успела развести. Он незаметно подкрался ближе, наблюдая за девушкой и удивляясь, насколько она походит на Брешию.

Но нет, она не Брешия. Брешия осталась в давнем прошлом.

Сколько же он отсутствовал? А ведь он отсутствовал! Он знал это. Нюхом чуял!

— Меррим! — начал он и осекся. Голос звучал хрипло, словно он очень долго молчал.